завершил его сын: «Если охота будет, можешь в порядок собрать и как себе, так и всему отечеству в пользу употребить». «Польза отечества» в данном случае не пересекалась с волей сильных мира сего, и Татищев как бы забывал о совете «не выдаваться вперед». К счастью, он сам смог позднее продолжить работу над «Историей». Сын же к этому явно не имел склонности.
Имелся в бумагах Татищева и развернутый план написания географии. Однако эту работу он не считал возможным завершить «без помощи государя», поскольку требовалась организация картографических работ в масштабе всей страны, а также осуществление размежевания земель.
Чувством христианского смирения и всепрощения проникнут ряд других советов Татищева. Он явно кается по случаю неудачно сложившихся семейных отношений, советует слушаться матери, с которой сам он «некоторым приключением разлучился, чрез что... обещание брачное нарушено». «Тебе, — обращается он к сыну, — нет в том ни мало причины к нарушению твоей должности». Такого же плана и совет не выказывать перед людьми ревность к будущей супруге, не унижать ее подозрениями, помнить, «что жена тебе не раба, но товарищ, помощница во всем и другом должна быть нелицемерным».
В «Духовной» неоднократно звучит и неуверенность, вроде: «Может ли сие полезно быть — сего я не разумею и разсуждать не могу». Даже только что написанный «Разговор», которым Татищев, несомненно, очень дорожил и который он оставлял как своеобразное наставление сыну же, он оценивает теперь сдержанно: «Все оное верить и за истину непоколебимую принимать и содержать не принуждаю». В «Духовной» совершенно исчезает «естественное право». Порою кажется, что автор испытывает суеверный страх перед открывшимися ему истинами и он теперь стремится отмолиться от них.
Духовные кризисы, однако, обычно способствуют и прояснению каких-то важных вопросов. (Правда, смысл их может оставаться и нераскрытым.) В данном случае обращает на себя внимание одно немаловажное изменение по сравнению с «Разговором». Там он преимущества дворянства оправдывал его нелегкой долей — быть готовым проливать кровь за государя и отечество в любое время и любом месте. В «Духовной» же отмечается, что «гражданская услуга в государстве есть главная, ибо без доброго и порядочного внутреннего правления ничто в добром порядке содержимо быть не может и во оном гораздо более памяти, смысла и разсуждения, нежели в воинстве, потребно». Позднее это соображение Татищев неоднократно повторит, имея в виду, что и «гражданские» вопросы в государстве зависят от подготовленности дворянства. Но если бы он пропустил свое заключение через призму «естественного права», то оно могло бы существенно нарушить логику рассуждений о целесообразности сословного деления, поскольку государственное правление совершенно иного характера занятие, нежели воинская служба, а бюрократический аппарат всегда составлялся более из разночинцев, чем из дворян (хотя и выполнял задачи дворянского государства).
Не раскрывает Татищев и тезис о «добром и порядочном правлении». Ясно, что современное ему правление не было ни «добрым», ни «порядочным». Но где искать альтернативу? Напоминание о временах Петра Великого было лишь приемом, поскольку Петру приписывалось обычно то, что хотел бы видеть Татищев. Через «естественное право» Татищев неотвратимо шел к пониманию плодотворности гражданской вольности и выборной системы. Отправляясь от принципа монархии, которую нужно принимать как необходимое благо и неизбежное зло, он вынужден был отступать от «естественного закона» в пользу «божественного». Человеку деятельному нужен «естественный закон». Для пассивного — лучше закон «божественный». С его помощью легко оправдать и собственную бездеятельность, и логические неувязки в мировоззрении, и бессилие в борьбе со злом и его высокими носителями.
Трудно сказать, как развивалась бы моральная и физическая болезнь Татищева, если бы не поворот в настроении Анны. За внезапным падением Татищева последовало столь же неожиданное, хотя частичное и молчаливое, признание его заслуг и деловых качеств. Он отдаляется от двора, но получает весьма важное государственное поручение.
Снова на Каменном поясе
Люди разумные часто бывают ненавистны могущественным властителям.
Счастлив тот, кто в проделанной накануне работе видит следы своей воли.
Независимо от того, какими соображениями руководствовались в Петербурге, отправляя Татищева на Урал, заурядным назначение не было. Это не удивительно, если учесть, что оно все-таки явилось определенным результатом работы специальной комиссии. Обращает на себя внимание и явная расположенность к Татищеву императрицы, утвердившей это назначение. Ни указ 10 февраля о прекращении дела против Татищева, ни указ 17 марта о назначении его главным начальником горных заводов Сибири не был «помилованием»: особой вины Анна за Татищевым и не видела. В указе сообщалось, что Татищев отправляется «в Сибирскую губернию для смотрения как над казенными, так и партикулярными рудными заводами», и от Сената требовалось, чтобы, «о чем он в Сенате представлять будет, надлежащее решение учинить без всякого замедления». Предписывалось также, «заслуженное и на нынешний год, сколько по рангу его надлежит, жалованье, також и на дорожный его и отправляющимися при нем проезд, а именно прогонные и др. к тому принадлежащие деньги выдать». Это означало, что Татищеву должны были выплатить и за время его вынужденного отстранения от дел. С Татищевым должны были отправиться двенадцать учеников Адмиралтейской и Артиллерийской школ, а также советник адмиралтейской конторы Андрей Федорович Хрущов (1691-1740) — один из образованнейших людей этого времени и владелец солидной библиотеки на разных языках.
Ко времени обнародования указа была готова и инструкция Татищеву. Из ее содержания видно, что составлялась она отнюдь не наспех: над ней работали не одну неделю, и, как обычно, в составлении ее принимал, конечно, участие и сам Татищев. Но все-таки основа ее была уже составлена в рамках комиссии, и кое-что от общей линии деятельности А. Маслова в ней прослеживается. Сенат, во всяком случае, к ее составлению отношения не имел: он был поставлен в известность о существовании такой инструкции указом императрицы, а 23 марта она уже и переправила ее в Сенат за своей подписью. 26 марта С. А. Салтыкова уведомили, чтобы в доме Татищева в Москве постоев «не ставить», и губернатор уже 11 апреля уведомил о получении указания.
Конечно, реальное дело отставало от скорости бумажного решения вопросов. 8 мая Татищев жалуется, что две тысячи рублей прогонных ему так и не выдали. Андрей Хрущов не получил официального уведомления о своем новом назначении. Возникали трудности с включением в штат крайне необходимых и самому Татищеву врача и фармацевта. Но Татищев не терял времени и уже 24 марта во второй раз выехал на Урал.
На протяжении последних двенадцати лет уральские заводы возглавлял Геннин. Им была проделана немалая работа: перестроены старые заводы, пущены в ход новые. К 1734 году здесь действовало одиннадцать казенных заводов. Однако на фоне частного предпринимательства казенные заводы выглядели бледно. К этому времени у Демидовых было четырнадцать заводов, в том числе один серебряный, и производительность на них была в несколько раз выше, чем на казенных. Появились и новые предприниматели: Строгановы, Осокины, Воронцовы, Турчаниновы и другие. Конкуренцию с ними казенные заводы не выдерживали по всем показателям. Особенно беспокоило то, что на казенных заводах не держались вольнонаемные рабочие: они переходили на частные предприятия. После того как еще в петровское время был взят курс на передачу казенных заводов частным лицам, вопрос о них вставал снова и снова, и Геннину стоило большого труда противодействовать этому намерению горного начальства в Петербурге.
Геннин, как и большинство прибывших в Россию честных иностранцев, казну и государство отождествлял с личным интересом монарха; но тот, кому он служил, умер.
