нахрупывали карамель. Мальчишки были похожи на круглые нулики, мамаша — на восьмёрку с пояском, а всё семейство вместе — на число 800. Только нулики были маленькие, а восьмёрка большая.
— А я-то думал, приехали волки… — разочарованно протянул Шурка.
Мальчишки замерли, Дама вздрогнула:
— Какие волки?
— Бывалые, морские, синеморские.
— Ах, вот ты про что! Нет, мальчик, мы не волки. Мы живём в Синеморске, но стараемся с морем дела не иметь.
— Почему не иметь?
— Морское дело опасное, — вздохнула Дама.
— Ну уж! Опасное… Если бы я жил у моря, я бы из него не вылезал! Я бы плавал, как рыба, нырял, как дельфин, плескался, как морж, — вот! — подмигнул Шурка мальчишкам.
Те уставились на Шурку, а Дама вдруг насторожилась:
— Мальчик, мои дети в моржи не собираются. У Мики с Никой слабое здоровье.
Мика с Никой, вспомнив про своё слабое здоровье, важно надулись и сели к Шурке спиной.
В дверь влетел воробей, нацелился на пустой фантик. Братья замахнулись — воробей едва успел удрать.
А Шурка постоял, постоял и только хотел сказать: «Эх, вы! Да у вас от конфет не то что здоровья, у вас от конфет и зубов не останется…» — как Мика с Никой ухватились за щёки и разом заревели:
— Ой, зубы! Ой, зубы! Ой, зубоньки!
А потом полезли с ногами на диван, а потом ещё выше, на дубовую спинку дивана.
Дама всполошилась:
— Вот видишь, мальчик, что ты наделал? Дети больные, а ты пристаёшь!
Но разве Шурка приставал? Он и не думал приставать. Глядя на Мику с Никой, он и сам чуть не заревел, да тут вошли радостные папа с Ладушкиным.
Папа вынул трубку изо рта, весело сказал:
— Здрасьте!
— Тс-с… — шепнул Шурка. — Тут больные.
Папа пригнул голову, повторил шёпотом:
— Здрасьте! Это вы из Синеморска?
— Конечно, конечно, это мы! Ох, неужели я вижу таксистов! — обрадовалась Дама и застрекотала чаще швейной машинки: — Знаете, как хорошо, что вы приехали; знаете, нам надо к знакомой молочнице; знаете, у меня дети; знаете, а у детей зубы… знаете-знаете, знаете-знаете!..
Насилу папа выбрал момент и сказал:
— Мы не на такси, мы прикатили тележку.
— Такси в городе нет, мы прикатили для вас отличную тележку, — повторил почтальон.
— Фи! — сразу остановилась Дама. — Так я и знала! Мы попали в ужасную глушь. — Но тут же опомнилась и начала командовать: — Мика, Ника, успокойтесь! Носильщики, выносите вещи, что же вы встали?
Папа с почтальоном переглянулись: «Вот здорово! То за таксистов нас принимают, то за носильщиков», — и потащили пакеты, коробки, кульки на улицу.
Там стояла садовая тележка. Оглобельки и колёса у неё были скрипучие, расшатанные, но она ещё верно служила для всяких полезных дел.
— Если дети больны, их можно посадить наверх, — любезно предложил папа.
— Нет, нет, что вы! На этой колымаге бедняжек растрясёт.
— А мы сядем. А у нас болят зубы. И мы пешком не пойдём, — заявили Мика с Никой. Они распихали пакеты по сторонам и взгромоздились на тележку.
Папа с Ладушкиным взялись за оглобельки, тележка покатилась.
Когда выехали на Сапожную улицу, вымощенную камнем, экипаж затрясло. Но Мика с Никой ухватились за края, реветь не стали, только принялись жалобно охать.
В сапожных мастерских раздавались голоса:
— Что это за оханье? Что это там за клохтанье на улице? А ну, тот, кто сидит у окошка, выгляни да посмотри — не больную ли курицу к ветеринару везут?
Тот, кто сидит у окошка, выглядывал, отвечал:
— Нет, не курицу. Это какие-то зарёванные ребята на тележке едут!
Сапожники принимались хохотать, но Дама на этот смех и внимания не обращала. Она рассказывала папе, какие Мика с Никой слабенькие, какие нервненькие и почему она привезла их в Даль-городок.
— Вы знаете, они всё время плачут. Вы понимаете, они всё время рыдают. А у вас в городке топлёное молоко, от которого дети улыбаются. Правда, в городке такое молоко?
— Правда, только его надо пить прямо с огня, горячим, — отвечал папа.
— А ещё лучше холодным, прямо из погреба! — вторил почтальон.
Шурка слушал этот разговор и думал: «Напрасно я обиделся на больных людей».
Но вот улица Сапожная кончилась, тележка свернула за угол. Впереди показался высокий тын с воротами. На жёрдочках тына висели вверх дном пустые кринки, а дальше, за тыном, стояла большая изба.
Из ворот выглянула весёлая молочница, закивала, приглашая войти:
— Милости просим, заходите, заходите. По вашему заказу молоко стоит в печке, но есть и в погребе на льду. Пейте, какое хочется!
— Прекрасно. Мы будем пить и то и другое, — ответила Дама, раскрыла кошелёк и зашуршала бумажками. — Сколько с меня за перевозку?
Папа даже покраснел.
— Нисколько! Мы ведь не за деньги, мы просто так. Мы очень любим синеморцев.
Папа почесал трубкой лысину и смущённо добавил: — Мы сами некоторым образом приморские жители. У нас тоже есть море, Цветочное. Только мы сомневаемся: схоже оно с настоящим или не схоже. Вот бы вы пришли да и посоветовали нам что-нибудь, а? — ласково посмотрел он в розовое лицо Дамы.
— Да, да! — подхватил почтальон Ладушкин. — У них есть Цветочное море! Пожалуйста, сходите посмотрите.
— Ладно, — согласилась Дама. — Вот Мика с Никой напьются молока, так и быть, посмотрим. Но за перевозку надо рассчитаться.
Она взяла самый большой кулёк и вынула целую горсть конфет с фантиками и без фантиков. Шурка подставил подол майки. А пальцы Дамы начали почему-то разжиматься, разжиматься, конфеты с фантиками стали падать обратно в кулёк, и щедрая горсть превратилась в щепотку.
— Угощайтесь! — сунула Дама в Шуркин подол три слипшихся леденца. Сунула, подхватила пакеты и повела Мику с Никой в избу.
А почтальон Ладушкин достал карманные часы, приложил их к правому уху, послушал, встряхнул и приложил к левому уху…
Прикладывал, прикладывал, слушал, слушал, посмотрел на высокое солнышко, сказал: «Ого!» — и помчался разносить письма.
Глава четвертая
ЧУДЕСНЫЕ СЕМЕЧКИ
В красном домике поднялся переполох.
Шурке мама сказала:
— Намочи вихры, причешись как следует. Да не забудь умыться, не то гости подумают, что ты с
