времени ставила любительские спектакли. Театр и комиссия порой соперничали друг с другом, становились конкурентами и даже некое подобие вражды между ними возникало. Но нередко они, наоборот, объединяли свои усилия к радости местной не очень избалованной публики. Все это было мне известно и раньше, но Петю я слушала внимательно. Дальше пошли вещи, о которых я не знала.
В последнее время обе организации понесли существенные творческие потери, прежде всего связанные с отъездом многих ведущих актеров. Вот, к примеру, Николя Массалитинов уехал в Москву учиться в театральное училище, а его сестра, некогда вызывавшая восторг томской публики, ныне своей игрой вызывает не меньший восторг зрителей Малого театра.
А тут еще Народный театр лишился на время своей сцены, оттого что в здании библиотеки затеяли ремонт. У комиссии и вовсе никогда не было своего постоянного помещения.
И вот несколько человек, составляющих костяк Народного театра, обратились к правлению комиссии с предложением вновь объединить усилия. К тому же у них появилась совершенно замечательная пьеса для постановки. Все, что я слышала про эту пьесу, сводилось к тому, что она пользовалась несомненным успехом на родине ее автора во Франции. Как бы то ни было, но и комиссия заразилась идеей новой постановки. Недостаток даже совместных сил удалось компенсировать, пригласив молодых актеров из труппы господина Корсакова. Тот в свое время охотно привлекал на свои спектакли лучших артистов- любителей, так что не стал чинить в этом деле препятствий. Даже обещал помочь с костюмами. Сыграть пьесу было возможно на сцене библиотеки, ремонт там обещали закончить до Рождества. Оставалась последняя, пусть и весьма серьезная трудность – репетировать было решительно негде. Особенно с учетом того, что в спектакле предполагалось пение и танцы.
Все это я также выслушала внимательно, догадывалась, что если даже столь длинное предисловие и не будет иметь к самой сути прямого отношения, то Пете просто интересно поделиться со мной своими делами и проблемами.
И вот, когда работа над новой пьесой застопорилась по причине отсутствия подходящего для репетиций помещения, в Томск приезжает из Красноярска молодая наследница тамошнего купца-миллионщика госпожа Козловская. Приехала она с намерением продать принадлежавшую отцу недвижимость, в первую голову уже упомянутый Петей особняк. Ее отец по делам нередко наезжал в Томск и оставался здесь подолгу, проживая в собственном далеко не маленьком доме, но дочери этот дом был ни к чему. Тем более что она не только не намеревалась продолжать торговые дела отца, но и высказывала желание перебраться из Сибири в Петербург. Продажу особняка она начала с того, что устроила в нем роскошный прием для высшего томского общества. Побывал на нем и отец Пети, Александр Сергеевич Макаров. Будучи в курсе всех дел сына, он рассказал, что в особняке имеется замечательная зала, вполне пригодная для проведения там не только репетиций, но даже и спектаклей, разве что освещение было не вполне театральным. И вполне возможно, что новым владельцем станет кто-либо из добрых знакомых и позволит той залой временно пользоваться. Но дело с продажей здания неожиданно застопорилось. Желавших купить его было немало, но новая хозяйка никак не желала согласиться на очень и очень разумные предложения цены. В иных делах проявлявшая щедрость, граничащую с мотовством, в этом деле она не желала уступить ни копейки от собственной слишком высокой цены.
Петя, к тому времени уже совершенно отчаявшийся найти иной выход, обратился к хозяйке особняка, высказав в письме суть просьбы. Та, ни секунды не раздумывая, дала свое согласие. Вдобавок к этому высоко оцененному вкладу она стала принимать активное участие во всех вопросах, связанных с постановкой. Пожертвовала немалые деньги на пошив костюмов и на изготовление декораций. Спектакль должен был получиться просто роскошным. Самым роскошным за все времена!
– Вам, можно сказать, повезло, – сказала я, пока Петя переводил дух.
– Я бы так не сказал, – неожиданно грустно вздохнул он. – Дело в том, что и костюмы и декорации излишне вычурны и чересчур богаты. Нас никто не спрашивал, каковы они должны быть, все решала госпожа Козловская. А не принять такой щедрый дар было невозможно. Но это еще полбеды, из этой ситуации мы даже могли бы вывернуться. Беда была в том, что Светлана Андреевна вскоре стала нам указывать, как исполнять роли. Очень скоро на сцене начало твориться нечто такое, для чего у меня и слов нет. Возражений она не принимала, а спорить с ней всерьез все опасались. Можете себе представить нашу радость от того, что госпожа Козловская вдруг и в единый миг охладела к своему увлечению театром и увлеклась живописью! Целиком отдалась новой страсти!
– То есть оставила вас в покое, но из дома не прогнала?
– Полностью о нас забыла, но не прогнала, – подтвердил Петя. – Дело стало продвигаться быстро. Я уж сказал, мы даже придумали, как обыграть не самые подходящие костюмы и декорации. Оставалось чуть- чуть отшлифовать некоторые сцены, и вот тут-то…
Петя умолк, и на этот раз надолго. Так надолго, что мне не удалось удержаться, чтобы не поторопить его.
– Да что же у вас такое произошло, что вы боитесь об этом даже говорить?
– Говорить я не боюсь. Стыдно признаваться, но я… гм… немного побаиваюсь ходить на репетиции. А ряд исполнительниц ролей уже наотрез отказались бывать в этом доме. Боятся еще раз увидеть привидение.
– Да что в нем такого страшного? Вы же сами сказали – субстанция. Уж верно призрачная и вовсе не материальная. Какая от нее может беда случиться?
Я выпалила все это скороговоркой и, лишь договорив до конца, вдруг поняла, что верю Пете, что это не розыгрыш и что раз он не постеснялся сообщить о своих страхах мне, так в том доме и на самом деле происходит нечто страшное.
– Понимаете, Даша, когда рассказываешь, то все и не выглядит страшным. Скорее забавным или даже смешным, но не страшным.
– Тогда тем более можете рассказать все. Раз рассказывать не страшно, так я не стану пугаться. Но и смеяться не стану. Обещаю.
Похоже, я угадала чувства Пети. Он в самом деле сейчас боялся либо напугать меня, либо услышать мои насмешки над своими страхами.
– Началось все вполне безобидно, – успокоившись, стал рассказывать Петя, – мы даже думали, что это кто-то из нас самих же очень неумно шутит. Приходим на репетицию, все костюмы перепутаны. Они у нас в той же зале развешаны. Одних платьев для дам штук двадцать. Если точно, так двадцать три.
– Так много народу занято?
– Нет, не много. Но Светлана Андреевна не поскупилась, каждой актрисе чуть не на каждое ее появление на сцене новое платье приготовлено. Порой даже не понять, как успеть переодеться. Но я снова отвлекся. Так вот, костюмов много и приходится их развешивать тщательно, чтобы не путаться. Но мы быстро приноровились, главное, чтобы для каждого исполнителя все висело отдельно и в правильном порядке. А тут как-то приходим, стали переодеваться, и никто нужного найти не в состоянии. Сюртук одного артиста оказывается повешенным с брюками совершенно другого исполнителя, а жилетка и вовсе среди дамских нарядов. Тогда мы все друг на друга подумали, чуть не переругались. Но никто не сознался. Навели порядок, а на следующий день все повторилось. Потом на целую неделю эти безобразия прекратились, но вдруг, когда мы забывать про это стали, все случилось в третий раз. Тут уж мы не стали кричать друг на друга, а сели и подумали. Только ничего не придумали. Ключи хранились в доме и мы точно смогли узнать лишь одно – никто из нас не приходил сюда в одиночку, во внеурочное время. Грешить на прислугу в этом глупом розыгрыше? По меньшей мере было бы странно, если кто из прислуги стал этак чудить, рискуя не столько этим местом – все равно особняк в скором времени будет продан, – но и своей репутацией в целом.
Я кивнула. Действительно, невозможно представить себе горничную, или камердинера, или уборщика, совершающих шалости с риском никогда не подыскать себе приличного места в порядочном доме.
– Тем не менее, мы попросили некоторое время без нас не входить в залу. Придумали мало-мальски подходящий предлог этому. А еще, перед тем как уйти, натянули в некоторых местах тонкие нитки…
– Это-то для чего?
– Эх! Кто-то сказал, что, возможно, это домовой расшалился. Мы для него молочка в блюдце, ситного хлеба кусок и даже стакан вина оставлять стали. Чтобы ублажить.
– Ну а нитки?
