переступать, что и Вам сообщаю для сведения…
От Бургаса, далее которого я не пойду, проберусь к Вам на свидание и тогда расскажем, буде Бог благословит, друг другу, что произошло. Прилагаю мою старую бумагу и письмо, которые по приказанию князя были возвращены. Керн мне сказал, что на мою к Вам бумагу есть ссылка в повелении князя.
Поздравляю Вас с новой звездой [113]; желаю победы».
С рассветом 29 октября по сигналам адмирала вышли из Севастополя и построились в две колонны корабли: «Великий Князь Константин» (В.А.Корнилов), «Двенадцать Апостолов» (А.И.Панфилов [114]), «Святослав», «Три Святителя» (Ф.М.Новосильский [115]), «Париж», «Ростислав» и на ветре бриг «Эней». Ветер свежел; взяли третий риф и спустили брам-реи. В 10 часов, по сигналу, на всех судах отслужили молебен о ниспослании помощи Свыше на врагов России, и в полдень сделан телеграф: «Объявить командам, что Государь ожидает усердной службы, а Россия всегдашней славы своего оружия. С нами Бог!»»
31 октября налетел жестокий шквал с дождём и молнией; в воскресенье, 1 ноября, шторм не прекращался. Корнилов записал: «Волнение не замедлило разыграться и начало трёхдечные корабли бросать как тендер; с ним вместе барометр поднялся, сделалось очень холодно, и всё предвещало известный своею силою и упорством северо-восточный ветер. Желая быть на ветре мыса Калиакра, я поворотил к северу». «Адмирала, — вспоминал Жандр, — тревожил пароход «Одесса», не соединившийся ещё с эскадрою, и он не хотел удаляться от условленной с ним в Севастополе линии встречи.
Другая эскадра выдерживала тот же шторм у мыса Керемпе, и двое суток Нахимов не мог передать на суда Высочайшего манифеста о войне с Турцией. Там, как и здесь, корабли, искусно управляемые, сохранили свои места и выказали свои прекрасные качества и прочное вооружение, а Павел Степанович благородно соперничал с Корниловым в морском искусстве: оба они с неусыпным вниманием и постоянной заботливостью следили за своими судами; оба умели предугадать и отвратить опасность; оба зрело обдумывали всякое предприятие, но решившись — не колебались более и с быстротою пользовались обстоятельствами».
Утром 3 ноября, при брамсельном южном ветре, эскадра поставила все паруса и быстро подвигалась к мысу Калиакра. Обдумывая разные способы атаки и отражения, адмирал приказал адъютанту лейтенанту Железнову на «Владимире» осмотреть Балчик, Варну и Сизополь.
…В бумагах Корнилова найдена следующая памятная записка, вложенная им в рапорт Железнова от 1 ноября об осмотре Варны и Сизополя:
«— Нельсон мочил коечные чехлы и брезенты на случай пожара.
— Надлежит стрелять в корпус.
— В Абукирском сражении [116] один марсель оставался отданным для перемены, в случае нужды, позиции.
— В Абукирском сражении корабли стояли против скулы противника.
— Все предосторожности против огня. Помнить «Орион» при Абукире и «Achille» в Трафальгаре [117].
— Ергомышеву исправлять должность начальника штаба.
— Изготовиться к атаке неприятеля на якоре — привязав оба пеньковые каната с кормы — со шпрингами к якорным рымам с носу.
— Якоря с носу иметь также в совершенной готовности со шпрингами с кормы.
— Гребные суда, если возможно, то спустить».
Эти заметки и распоряжения показывают, что план атаки уже созрел в голове адмирала и он ожидал только известия, где стоят турецкие суда, чтобы объявить его по эскадре!»
И ещё: Владимир Алексеевич никогда не переставал учиться.
…Из донесения В.А.Корнилова А.С.Меншикову от 7 ноября 1853 года:
«…Ночь была светлая, ветр южный умеренный, без волнения, и эскадра в стройном порядке лавировала на высоте Варны, дабы быть готовою спуститься и в Варну, и в Балчик по первому сигналу с парохода. В полночь с 3-го на 4-е число пароход известил, что ни в том, ни в другом портах судов военных нет, и по условленному сигналу без потери времени пустился в Сизополь и Бургас.
4 ноября продолжали лавировать к югу при ровном южном ветре в 20 милях от берега; в полдень присоединился пароход «Владимир» и вторично опечалили нас сигналом, что в Сизополе и Бургасе военных судов нет; между тем были опрошены и эскадрою некоторые купеческие суда, плывшие из Константинополя, и из их показаний оказалось, что турецко-египетский флот стоит в Буюкдере, имея по-прежнему фрегаты и мелкие суда в крейсерстве у самого пролива, а английские и французские линейные корабли в числе четырёх каждой нации при соответственном числе пароходов стояли на якоре у азиатского берега против мыса Сельве-Бурну (на том самом месте, где в 1833 г. был расположен наш лагерь), три турецкие же парохода пять дней тому назад (следовательно, 31 октября) отправлены в Требезонд.
Полагая, что эскадра может продолжать предназначенное ей плавание к эскадре вице-адмирала Нахимова под командою контр-адмирала Новосильского и что необходимо как можно поспешнее известить о турецких пароходах первого, а пароходу «Владимир» быть в Севастополе, дабы запастись углём и опять состоять наготове, я безотлагательно переехал на пароход этот и, отдав контр-адмиралу Новосильскому приказание следовать сначала на соединение с вице-адмиралом Нахимовым, а потом в Севастополь, оставив, буде потребуется, двухдечные корабли «Ростислав» и «Святослав» вице-адмиралу Нахимову, сам направился к порту Амасра…»
…Из воспоминаний Г.И.Бутакова [118]:
«На рассвете 5-го с «Владимира» увидели впереди анатолийский берег, в правой руке на горизонте эскадру, совершенно похожую на эскадру Нахимова, и в левой сзади на горизонте дым парохода [119].
Положив тотчас право на борт, я пошёл доложить об этом Корнилову. В 8 часов он вышел наверх, и так как при эскадре Нахимова не было видно его парохода «Бессарабия», а гонимый нами имел направление к Севастополю, то Корнилов и заключил, что Нахимов послал «Бессарабию» за углём, потому что у неё должно было оставаться его немного. Это мнение разделяли и другие, но по просьбе моей Корнилов согласился продолжать погоню до 9 часов. Тогда стали уже видны мачты и реи. Я просил продолжать, пока откроются кожухи, и таким образом мы наконец увидели, что бежал от нас не русский пароход; это тем более сделалось ясно, что он вдруг переменил курс вправо и потом влево, то есть засуетился, увидев наконец, что к нему идёт чужой пароход; а увидеть этого ранее он не мог, потому что наш антрацит вещь самая военная — дыма нет!
В исходе 10-го, по спуске опознавательного сигнала, на который не было ответа, я поднял флаг при звуках барабанов и горнов и пустил ядро перед носом поднявшего турецкий флаг парохода. Он не замедлил ответить тем же, и по приближении завязалась перестрелка. Третьим выстрелом с «Владимира» сбит турецкий флаг с флагштоком. Наши обрадовались и давай кричать «ура», но турки очень скоро подняли другой флаг на гафеле и нисколько не прекращали огня, продолжали усиленно бежать. Ядра их были дурно направлены — все перелетали через «Владимир». Увидев, что противник мой не имеет кормовой и носовой обороны, я направил 268-фунт. орудия по направлению своего бушприта и стал держать ему в кильватер, уклоняясь понемногу, то в одну, то в другую стороны, чтобы удобнее было наводить каждую по очереди. Когда же он, чтобы иметь возможность навести свои (бортовые) орудия, старался принять направление поперёк моего курса, я уклонялся в ту же сторону и громил его 5-ю орудиями своего борта, именно же: двумя 84 фунт., одной 58 фунт, и двумя 24 фунт, пушками-коронадами. Хотя явно было, что владимирские ядра и бомбы производили страшные разрушения в корпусе, рангоуте, такелаже и дымовой трубе нашего отчаянного противника, что шлюпки его были избиты и, сброшенные, проплыли мимо нас, что многие ядра попадали в его кожухи и бомбы лопались в корме, неустрашимый капитан всё время был виден на площадке
