Они пошли в Гурьево пешком — по некошеному, вытоптанному пехотой, изъезженному танками, в оспинах минных воронок полю. Шли рассредоточение — на случай артобстрела или налета немецкой авиации. Но, видно, противнику было сейчас не до того, чтобы пускать сбои самолеты рыскать по тылам штурмующих Ельню советских войск. Сейчас, надо думать, главное, о чем он мечтал, — вывести как можно больше частей из мешка, который вот-вот будет намертво затянут.
Деревни Гурьево не было. Были только пепелища, сгоревшие дотла крестьянские избы, только черные, исковырянные осколками остовы печных труб. Деревья в садах обгорели, редкие яблоки на них были как печеные.
Навстречу провели небольшую колонну пленных. Мундиры изодраны, обросшие лица, в глазах — ужас. Лишь некоторые держались нагло и самоуверенно, считая, что все, что произошло, — просто досадная случайность. Потом в штабе на допросах почти все они скажут, что их потряс точный огонь русской артиллерии, свел с ума, а когда ударили реактивные минометы (пленные называли их «русским секретным оружием»), оборонительные позиции немецких частей превратились в сплошной огненный ад.
Батальоны всех стрелковых полков Сотой продолжали победное продвижение на юг. К 20.00 6 сентября 85-й и 355-й вышли к деревне Плешковка, 331-й взял Софиевку, выбил противника из его укреплений восточнее Плешковки. Шоссе и железная дорога Ельня-Смоленск были перерезаны. Здесь и встретились с полками Сотой передовые отряды 303-й стрелковой дивизии, входившей в южную группировку войск 24-й армии.
Кольцо сомкнулось.
3
— Я вас слушаю, товарищ Жуков.
Голос Сталина звучал в трубке глуховато, но очень близко, и в его интонации было нетерпеливое ожидание.
— Товарищ Сталин, докладываю: Ельня взята нашими войсками. В городе и районе восстановлена Советская власть. Ельнинского выступа больше не существует. Потери немцев подсчитываются. По первым предварительным данным, они составляют убитыми и ранеными не менее сорока пяти тысяч. Разгромлено до пяти немецких дивизий. От фашистских оккупантов освобождено более пятидесяти населенных пунктов на площади приблизительно в четыреста квадратных километров. Отлично действовала наша артиллерия. Новое оружие показало высокие боевые качества.
— А каковы наши потери, товарищ Жуков? Командующий фронтом вздохнул:
— Мы тоже потеряли много бойцов и командиров, товарищ Сталин. Цифры уточняются.
В Москве, в Кремле, несколько секунд молчали.
— Скажите, какие наши части наиболее отличились в этих боях? — спросил наконец Сталин.
— Отличилась вся Двадцать четвертая армия генерала Ракутина, товарищ Сталин.
— Хорошо. Спасибо. Думаю, что у вас там все получилось неплохо. Послезавтра, то есть восьмого сентября, мы ждем вас в Москве, товарищ Жуков. С подробным докладом. До свидания.
День рождения
1
Приказ командующего 24-й армией генерала Ракутина был краток: 100-я ордена Ленина стрелковая дивизия выводится во фронтовой резерв, Частям дивизии к 11.00 7 сентября 1941 года сосредоточиться в районе Токареве — Замошье — Чанцово и ждать дальнейших указаний.
Утром 7 сентября, когда полки и спецподразделения дивизии уже сосредоточились в указанном им районе, пришел новый приказ: грузиться в эшелоны и железной дорогой передислоцироваться в Воронеж — на отдых и пополнение.
Недалеко от Воронежа эшелон, в середине которого шел пассажирский вагон командования и штаба дивизии, остановился вне графика. Генерал Руссиянов немедленно связался по телефону с начальником эшелона. Тот доложил:
— К вам следует военный комендант станции. Комендант поднялся в вагон, представился.
— Мне приказано, товарищ генерал, пригласить вас к телефону. На проводе Москва.
Человек, находившийся на другом конце провода, в Москве, по установленному порядку задал несколько контрольных вопросов, желая убедиться, что у телефона действительно командир 100-й ордена Ленина стрелковой дивизии. Потом продолжил:
— С вами говорит генерал-лейтенант Щаденко. По делам, связанным с пополнением и довооружением вашего хозяйства, вам надлежит срочно прибыть в Москву. В Воронеже вас встретит первый секретарь обкома партии товарищ Никитин. Вылетайте на его самолете. На аэродроме в Москве вас тоже встретят. До свидания, Иван Никитич. Мы ждем вас.
2
С Центрального аэродрома в Москве командира Сотой привезли к генералу Щаденко. Долго говорили о боях под Ельней. Щаденко подробно расспрашивал об оперативно-тактических приемах немецких войск, интересовался недостатками в боевой подготовке и боевом обеспечении наших частей, в их формировании и комплектовании, всем, что выявили в этом отношении первые месяцы войны. Спросил, в чем нуждается дивизия.
— Только учтите, Иван Никитич, — добавил Щаденко, — у нас еще со многим трудно.
Потом вместе отобедали — и снова в машину.
В Генеральном штабе генерала Руссиянова принял начальник Генштаба Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников. Со времени их последней Встречи — в июне, на запасном командном пункте командующего Западным фронтом, под Минском, в хуторе Боровая, Шапошников заметно постарел. И неудивительно: Генштаб работал круглые сутки, на него свалилось множество дел и проблем, обстановка на фронте в целом складывалась неважно, особенно на юго-западном направлении, в районе Киева. Немецкие войска прорвались к Ладожскому озеру, захватили Шлиссельбург, и Ленинград оказался блокированным с суши. Враг, не очень скрывая свои намерения, определенно готовился и к броску на Москву…
Их разговор о тех возможностях, которые для укомплектования дивизии могут изыскать управление генерала Щаденко {31} и командование Орловского военного округа, внезапно прервал телефонный звонок. По тому, как Шапошников стремительно поднялся и взял трубку телефона, стоявшего отдельно от других, Иван Никитич понял: будет говорить кто-то из высшего руководства. «А вдруг сам Сталин?» Он угадал.
— Так точно, товарищ Сталин, — сказал в трубку Шапошников, — мы как раз занимаемся этими вопросами. Требования и пожелания вполне нормальные и естественные, но, учитывая общую ситуацию… Передаю, товарищ Сталин.
Шапошников протянул трубку Руссиянову. Тот подтянулся — так, словно разговаривал с Верховным не по телефону.
— Генерал-майор Руссиянов у аппарата.
— Здравствуйте, товарищ Руссиянов!
— Здравствуйте, товарищ Сталин!
