не для себя, а для Уиндема, а теперь думает, что действует в ее интересах.
— У нее есть имя, — возразил мистер Одли. — Уиллоуби. И, ради Бога, она дочь графа. Она найдет себе кого-нибудь еще.
— Если вы станете герцогом Уиндемом, — яростно отозвался Томас, — то выполните свои обязательства.
— Если я стану герцогом Уиндемом, вы не сможете указывать мне, что делать.
— Амелия, — сказал Томас с убийственным спокойствием, — отпустите мою руку.
Вместо этого она усилила хватку.
— Не думаю, что это хорошая идея.
Ее отец выбрал этот момент, чтобы вмешаться, наконец-то:
— Э-э… джентльмены, на данный момент все это гипотетические вопросы. Возможно, нам следует подождать, пока…
— Я не стал бы седьмым герцогом в любом случае, — пробормотал мистер Одли.
— Прошу прошения? — сказал ее отец, явно раздраженный тем, что его прервали.
— Я не стал бы седьмым герцогом. — Мистер Одли повернулся к Томасу. — Не так ли? Потому что шестым герцогом был ваш отец. Но он им не был, если я наследник. — И как будто он недостаточно всех запутал, повторил: — Считается ли он герцогом при наличии меня?
— О чем, к дьяволу, вы говорите? — требовательно спросил отец Амелии.
— Ваш отец умер раньше своего отца, — сказал Томас, обращаясь к Одли. — Если ваши родители состояли в законном браке, вы вступили бы в наследство после смерти пятого герцога, полностью вычеркнув моего отца и меня из цепочки наследников.
— Что делает меня шестым.
— Пожалуй, — натянуто отозвался Томас.
— Значит, я не обязан выполнять брачный контракт, — объявил мистер Одли. — Ни один суд в стране не приговорит меня к этому. Впрочем, сомневаюсь, что они сделали бы это, даже будь я седьмым герцогом.
— Вы должны апеллировать не к официальному суду, — возразил Томас, — а к суду собственной моральной ответственности.
Амелия судорожно сглотнула. Как это похоже на него, как достойно и справедливо. Как вообще можно спорить с таким человеком? Она почувствовала, что ее губы дрожат, и бросила взгляд на дверь, прикидывая сколько шагов ей потребуется, чтобы выбраться отсюда.
Мистер Одли напрягся всем телом, и когда заговорил, его голос прозвучал не менее напряженно:
— Я этого не просил.
Томас только покачал головой.
— Я тоже.
Амелия отпрянула, проглотив мучительный возглас. Нет, он никогда не просил ничего этого: ни титула, ни владений, ни ответственности, ни ее руки.
Конечно, это не было для нее новостью. Амелия всегда знала, что он не выбирал ее, но она, никогда не думала, что ей будет так больно услышать это признание. Она была всего лишь одной из множества обуз, возложенных на него самим фактом рождения.
К привилегиям прилагается ответственность. Как это верно.
Амелия попятилась, стараясь оказаться как можно дальше от середины комнаты. Она не хотела привлекать внимания. Во всяком случае, не сейчас, когда ее глаза грозят пролиться слезами, а руки так дрожат.
Ей хотелось бежать прочь, покинуть эту комнату и…
И тут она почувствовала, как чья-то рука коснулась ее руки.
Она посмотрела вниз, на две переплетенные руки, затем подняла глаза, хотя и знала, что это Грейс.
Она ничего не сказала, не доверяя своему голосу, не уверенная даже, что ее губы произнесут слова, которые она хотела сказать. Но, глядя в глаза Грейс, она знала, что та понимает, что творится у нее на сердце.
Она крепче обхватила руку Грейс и сжала.
Никогда в жизни она так не нуждалась в дружеском участии, как сейчас.
Грейс сжала ее руку в ответ.
И впервые за все это утро Амелия почувствовала, что не совсем одинока.
Глава 15
Это было необычайно спокойное плавание — так, во всяком случае, сказал Томасу капитан, когда начали сгущаться сумерки. Томас был благодарен судьбе за это. Не то чтобы он страдал от морской болезни, пересекая бурное Ирландское море, но был близок к этому состоянию. Чуть более ветра, чуть сильнее прилив — или что там заставляло небольшое судно болтаться на волнах, — и его желудок начал бы протестовать самым неприятным образом.
Он обнаружил, что легче оставаться на палубе. Внизу было душно и тесно. А наверху можно было наслаждаться привкусом соли, висевшим в воздухе, и бодрящим ветром, хлеставшим по щекам. Здесь по крайней мере он мог дышать.
Чуть дальше у поручней стоял Джек, прислонившись к стене рубки и устремив взгляд вдаль. Вряд ли мимо его внимания прошло, что это как раз место гибели его отца. Это было ближе к ирландскому берегу, предположил Томас, если его матери удалось добраться до суши.
Каково это, не знать собственного отца? Хотя лично он предпочел бы не знать своего. Но, по всеобщим отзывам, Джон Кавендиш был более приятным парнем, чем его младший брат, Реджинальд.
Думает ли Джек о том, как сложилась бы его судьба, если бы не тот шторм? Конечно, он вырос бы в Белгрейве, вне всякого сомнения. А Ирландия была бы для него всего лишь соседней страной, родиной его матери. Возможно, он время от времени посещал бы ее, но она не была бы его домом.
Он учился бы в Итоне, как все Кавендиши, а потом поступил бы в Кембридж. Его зачислили бы в Питерхаус, потому что для Уиндемов годился только старейший из колледжей, и его имя добавилось бы к длинному списку выпускников, начертанному на стене библиотеки, которую Кавендиши поддерживали на протяжении столетий, начиная с тех времен, когда герцоги еще были графами, а церковь — католической.
И не важно, как бы он учился и учился ли вообще, Джек закончил бы колледж независимо от отметок. Ведь он был бы наследником Уиндемов. Томас не представлял, что он мог бы сделать, не считая полной безграмотности, чтобы его отчислили.
Затем последовал бы лондонский сезон, как он последовал для Томаса. Джек неплохо бы повеселился, сухо подумал Томас. Он обладал как раз том чувством юмора, которое делало герцогских отпрысков еще более привлекательными для женщин. Армия, разумеется, была бы исключена. Не говоря уже о том, что он не грабил бы кареты на Линкольн-роуд.
Вот что сделал тот шторм.
Что касалось самого Томаса, то он не представлял, где бы оказался: скорее всего на севере, в каком-нибудь доме, приобретенном отцом его матери. Интересно, стал бы его отец заниматься бизнесом, управляя фабриками? Трудно было вообразить занятие, к которому Реджинальд Кавендиш испытывал бы большее отвращение.
Томас закрыл глаза, доверившись на мгновение стихии, покачивавшей судно на волнах.
Даже помолвка с Амелией обернулась отличным выбором. Томас чувствовал себя идиотом из-за того,
