И все идет к тому, — Макгоуэн ткнул стаканом в сторону невидимого сквозь листву окружающего мира. — Города опустеют. Почва будет отравлена на сотни лет вперед. Домашние животные выродятся или одичают. Насекомые мутируют и невероятно размножатся. Будет начисто нарушено равновесие в природе. Разруха, эпидемии, миллионы гектаров, зараженных радиацией, да и атмосфера — тоже. Дороги придут в запустение, телефонная связь прервется, моторы заржавеют. Хранилища библиотек покроются плесенью. Разжиреет воронье и прочие пожиратели трупов… И густой лес покроет прекрасные аллеи Голливуда… что, может быть, само по себе не так уж и плохо. Вот что у вас впереди. Тридцать тысяч лет эволюции человека — псу под хвост. Рассеются как дым, за одно мгновение. Атомная цивилизация уничтожит сама себя. Но, естественно, кое-кто и спасется… я, например. Спрашивается — как же следует поступать в виду подобной перспективы? Очень просто. Вернуться туда, откуда мы пришли. Братья — на деревья! Железная логика, по-моему. И вот я здесь. Готов ко всему.
— Ну а теперь дайте мне взглянуть на записку, — сказала Лаурел.
— Чуть позже, — ответил Эллери и опрокинул остатки из стакана, слегка при этом поморщившись. — Логика-то железная. За кое-каким исключением.
— А именно? — снисходительно поинтересовался Макгоуэн. — Дайте, я еще вам налью.
— Спасибо, пока хватит. Ну, например, один момент, который заставляет меня сомневаться в ваших словах. — Эллери указал на сетку проводов, идущих во всех направлениях от крыши хижины.
— Для существа, разом перечеркнувшего тридцать тысяч лет эволюции человека, вы странно снисходительны к таким достижениям прогресса, как… — Эллери наклонился и заглянул в дверь домика, указывая рукой на линию электропередачи, идущую к крыше, — так вот, например — электрическое освещение, электроплитка, холодильник, прочие кухонные принадлежности… Я уж не говорю о… — Эллери указал на лабиринт труб и трубочек, — о водопроводе, снабженном, насколько я могу судить, микроионизатором и деинтоксикатором, ну и так далее. Все эти вещи разбивают в пух и прах ваши аргументы, Мак. Вы уж не сердитесь, но это так. На мой скромный взгляд единственное, что отличает ваш дом от дома вашего отчима, — так это меньшие размеры и приподнятый на тридцать ярдов над землей фундамент.
— Что вы, это все из чисто временных практических соображений, — пожал плечами гигант. — Я убежден, что мировая катастрофа может произойти в любой момент. Но я не могу наверное утверждать когда — может, не раньше следующего года. Просто я пользуюсь удобствами цивилизованного мира, пока они легкодоступны. Но вы видите, что у меня тут еще припасен револьвер 22-го калибра и пара ружей. Если мое охотничье снаряжение выйдет из строя или еще что-нибудь случится, то у меня есть еще большой лук, стрелы которого способны сразить наповал зазевавшегося оленя, которому посчастливится спастись во время всеобщей катастрофы. Я уже умею лазать по деревьям, как белка. И многое другое.
— Кстати, о деревьях, — вмешалась Лаурел. — Мак, не постараешься ли ты ограничиться своим собственным деревом? Я не страдаю излишней стыдливостью, но всякой девушке порой очень хочется побыть одной, вдали от посторонних глаз. Понимаете, Эллери, он…
— Макгоуэн, — обратился к их голому хозяину Эллери, оглядывая его с головы до ног, — скажите, зачем вам все это понадобилось?
— То есть как? Я же только что объяснил.
— Ваши объяснения остаются вашими объяснениями. А мне хотелось бы знать, что за спектакль на самом деле вы разыгрываете. И кто автор сценария? — Эллери поставил стакан и поднялся. Эффект неожиданности от вопроса был немного подпорчен тем обстоятельством, что он чуть не свалился вниз и неуклюже отскочил от края, позеленев от испуга. Но тут же упрямо закончил:
— Мак, мне уже немного знакомы голливудские нравы, и я научился относиться к ним с юмором.
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним, — беззлобно пробурчал загорелый гигант. — И когда последним из человеческого рода окажусь я, то обещаю закатить вам шикарные похороны, если только удастся раздобыть все необходимое.
Эллери долго и пристально изучал его широкую спину, распластавшуюся на настиле. Она оставалась лениво расслабленной. Эллери недоуменно пожал плечами. Каждый раз в этом проклятом Голливуде происходит что-нибудь… несусветное. Но этот Обитатель Деревьев переплюнул всех. Эх, хорошо бы взять и покончить разом с этой историей!
Однако Эллери вспомнил, что до конца еще ой как далеко! — Он сунул руку в карман и многозначительно спросил:
— Лаурел, нам лучше удалиться?
— Если вы окружаете такой таинственностью тот самый клочок бумаги, который на моих глазах вытащили из матраса Хилла, то я был бы совсем не против узнать его содержание.
— Хорошо, Эллери, — сказала Лаурел с нервным смешком, — пусть узнает. Гроув на самом деле гораздо больше интересуется событиями иллюзорного мира, чем он хочет показать. Странно, но я доверяю ему. Так что же, будет мне наконец позволено взглянуть на записку?
Эллери счел необходимым предварительно дать некоторые пояснения.
— Это не та самая записка, которую ваш отец нашел в коробочке. Это копия. Оригинал отсутствует. — Он достал из кармана сложенный пополам лист. Развернул. Бумага оказалась плотная, мелованная, слегка зеленовато-серого цвета, с рельефной зеленой монограммой.
— Это папина именная бумага…
— Да, с ночного столика. Там я еще нашел двухцветную ручку. — Эллери нащупал в кармане шариковую ручку. — Синий стержень использован полностью. Записка начата синим цветом, а закончена красным. Очевидно, синего стержня не хватило, поэтому продолжать пришлось красным. Очень важный факт, он неоспоримо доказывает, что копия сделана прямо в спальне. — Эллери протянул листок Лаурел. — Почерк вашего отца?
— Да.
— Вы уверены?
— Да.
Тогда Эллери сказал слегка дрогнувшим голосом:
— Ну хорошо, Лаурел. Тогда прочтите.
— Здесь нет подписи! — в голосе Лаурел звучало такое разочарование, словно она уже готова была защелкнуть наручники на чьих-то запястьях, да вот вдруг сорвалось…
— Читайте.
Макгоуэн примостился сзади нее, заглядывая девушке через плечо и прижимаясь к нему щекой. Лаурел не обратила на это никакого внимания, она буквально впилась глазами в текст, сжав зубы. И громко прочла следующее.
«Вы полагали — я умер. Исчез с лица земли. Вы убили меня. Но я не умер. Я искал вас обоих и сейчас, наконец, нашел. Чего я хочу? Я вас убью. Но не сразу, а очень медленно. В возмещение моих долгих поисков и бесплодных надежд на воздаяние. Медленное умирание… неизбежное умирание. Для вас обоих. Медленное и верное — и для сознания, и для организма. И перед каждым следующим шагом к умиранию — предупреждение, особое значение коего совершенно ясно для вас обоих Озадачивающее и наводящее на размышления. Данная записка — первое предупреждение».
— Лаурел неподвижно уставилась на загадочные строчки.
Макгоуэн забрал у нее листок.
— Это самая дурацкая шутка на свете, — хмуро прокомментировал он.
— Это не шутка, — покачала головой Лаурел. — Первое предупреждение. Смерть. Воздаяние. Особое значение… Для шутки это слишком. Даже для голливудской шутки. — У нее вырвался нервный смешок.
— А почему славный старик воспринял все это так болезненно? — осознал серьезность происходящего Макгоуэн.
Эллери взял листок у него из рук и бережно сложил вдвое.
— Трагическая суть этой записки заключается в общем духе и стиле. И в обстоятельствах ее появления. Возьмите, к примеру, две-три лос-анджелесские газеты на выбор. Вы найдете в каждой по крайней мере пару криминальных случаев, по сравнению с которыми эта записка покажется детским лепетом. Но эти злодеяния воспринимаются вами как нечто обыденное, потому что изложены простым и понятным газетным языком. Леденящая душу странность этой записки вытекает не из смысла слов. А из их
