Маркус приехал в Уинстед-Хаус заранее, хотя и не знал, где занять место – в переднем ряду или в последнем. Он купил цветы – не полевые гиацинты, их оказалось невозможно найти в Лондоне, а две дюжины ярких голландских тюльпанов.
Он никогда раньше не дарил женщинам цветы. Спрашивается – почему?
Маркус подумывал пропустить представление. Гонория очень странно вела себя на балу в честь дня рождения леди Бриджертон. Она, несомненно, сердилась на него. Маркус не имел никакого понятия за что. Гонория казалась необычно холодной, когда он в первый раз встретился с ней, вернувшись в Лондон.
Но потом, когда они танцевали…
Волшебно. Он мог бы поклясться, она тоже это почувствовала. Весь остальной мир как будто пропал, остались только они двое, и она ни разу не наступила ему на ногу.
А это уже было достижением.
Но возможно, ему показалось. Или чувство охватило только его. Поскольку когда музыка закончилась, Гонория разговаривала с ним очень раздраженно. Хотя она и сказала, что плохо себя чувствует, но отвергла все его предложения о помощи.
Маркус никогда не понимал женщин. Он думал, что Гонория – исключение, но, видимо, нет. И последние три дня он пытался понять, почему.
В конце концов он решил, что не может пропустить концерт. Это, как выразилась Гонория, традиция. Маркус посещал каждое представление. Если он не явится теперь, после того как заявил, что именно ради концерта так быстро вернулся в Лондон, Гонория воспримет это как пощечину.
Он не может так поступить. Не важно, что она рассержена на него. Не важно, что он сердит на нее и имеет на это полное право – Гонория повела себя очень странно и недружелюбно, и без всяких объяснений.
Она его друг. Даже если она никогда не полюбит его, она всегда будет его другом. И он не может намеренно причинить ей боль, так же, как не может отрезать себе кисть правой руки.
Пусть Маркус полюбил ее только недавно, но знает он ее уже пятнадцать лет. Пятнадцати лет достаточно, чтобы разобраться в ее душе. Он не изменит свое мнение о Гонории из-за одного странного вечера.
Он вошел в зал, где кипела бурная деятельность – слуги готовили сцену для представления.
Вообще-то Маркус хотел увидеть только Гонорию, возможно, ободрить ее перед концертом.
Черт побери, ободрение нужно ему самому. Будет мучительно больно сидеть здесь и смотреть, как она изображает счастье, только чтобы порадовать семью.
Стоя у стены зала, Маркус пожалел, что приехал так рано. Раньше это казалось хорошей идеей. Но Гонории нигде не было. Он должен был догадаться, что она с кузинами еще репетирует. Слуги с недоумением смотрели на него, словно спрашивая, почему он здесь.
Маркус поднял подбородок и обвел комнату своим обычным, заготовленным для официальных мероприятий взглядом. Он, вероятно, выглядел скучающим, гордым, и ни то ни другое не соответствовало его действительному состоянию.
Остальные гости не появятся еще как минимум полчаса. Маркус подумал, не направиться ли ему в гостиную. В этот момент он краем глаза заметил что-то розовое и понял – по залу с нехарактерной стремительностью движется леди Уинстед. Она увидела Маркуса и тут же подошла.
– О, слава небесам, вы здесь. Выражение ее лица было безумным.
– В чем дело?
– Сара заболела.
– Мне жаль, – вежливо сказал он. – С ней все будет хорошо?
– Понятия не имею, – ответила леди Уинстед несколько резко, учитывая, что она говорила о здоровье племянницы. – Я не видела ее. Я знаю только, что ее здесь нет.
Он попытался сдержать радость:
– Значит, придется отменить концерт?
– Почему все об этом спрашивают? А, не важно. Конечно, мы не можем его отменить. Гувернантка Плейн-суортов, похоже, может играть и заменит Сару.
– Значит, все хорошо, – сказал он и откашлялся. – Разве нет?
Леди Уинстед посмотрела на него, как будто он был бестолковым ребенком.
– Мы не знаем, насколько хорошо гувернантка играет.
Маркус не думал, что умение гувернантки окажет хоть какое-то влияние на общее качество выступления, но не высказал этого вслух. Вместо этого он произнес не то «О, понятно», не то «Хм» – иначе говоря, издал ни к чему не обязывающий звук.
Ничего лучше он придумать при таких обстоятельствах не мог.
– Это наш восемнадцатый концерт, вы знаете? – спросила леди Уинстед.
Он не знал.
– Все они прошли с большим успехом, и вот что случилось теперь…
– Возможно, гувернантка окажется талантливой.
Леди Уинстед посмотрела на него раздраженно:
– Талант не имеет значения, если на подготовку было всего шесть часов.
Маркус понял – этот разговор может продолжаться вечно, и вежливо спросил, может ли он чем-то помочь, ожидая отрицательного ответа. Тогда он смог бы в одиночестве насладиться бренди в гостиной.
Но к его удивлению – и, если быть честным, к ужасу, – леди Уинстед вцепилась в его руку и сказала:
– Да!
Он замер.
– Прошу прощения?
– Не могли бы вы принести девочкам немного лимонада?
Она хочет, чтобы он…
– Что?
– Все заняты. Все. – Она обвела зал руками. – Лакеи уже трижды переставляли кресла.
Маркус окинул зал взглядом. Интересно, неужели так необычайно сложно выставить кресла в двенадцать ровных рядов?
– Вы хотите, чтобы я принес им лимонад? – повторил он.
– Они наверняка захотят пить, – объяснила она.
– Разве они поют? – Силы небесные.
Она раздраженно сжала губы.
– Конечно, нет. Но они весь день репетировали. Изнурительная работа. Вы играете?
– На музыкальном инструменте? Нет.
Его отец не считал умение музицировать необходимым для джентльмена.
– Тогда вы не поймете, – патетически произнесла она. – Бедняжки, должно быть, совершенно истощены.
– Лимонад, – снова повторил Маркус. – Хорошо.
Она подняла брови, явно несколько раздраженная его медлительностью.
– Полагаю, вам хватит силы принести кувшин?
Это было достаточно абсурдное оскорбление, что бы Маркус обиделся.
– Думаю, я справлюсь, – сухо ответил он.
– Прекрасно. Он там. – Леди Уинстед махнула рукой в сторону бокового столика. – А Гонория – за той дверью. – Она показала на противоположную стену.
– Только Гонория?
Она сощурилась:
– Конечно, нет. Весь квартет.
И леди Уинстед забыла о нем и принялась раздавать указания лакеям, терзать служанок и прочими способами пытаться управлять и так вполне гладко идущими приготовлениями.
Он подошел к одному из столиков с напитками и взял кувшин с лимонадом. Стаканов, однако, нигде не
