Фуриа.
— Чего-то он копается, — сказал Фуриа.
— Может, в штаны наложил, — отозвался Хинч.
Голди молчала.
Щелкнул замок, и в лунном свете, как призрак, появился Хауленд.
— Поскорее нельзя? — проворчал Фуриа. — Где бабки?
— Где что?
— Деньги. Жалованье.
— У меня на столе. — Бухгалтер неожиданно зевнул. — Забирайте. — Зубы Хауленда стучали, как телеграфные ключи. Он украдкой посматривал на пустую стоянку.
Фуриа кивнул, и Хинч быстро вышел из машины. Голди шевельнулась, но взгляд Фуриа пригвоздил ее к сиденью.
— У него есть веревка? — спросил Хауленд.
— Пошли. — Фуриа весело ткнул бухгалтера в живот. Тот испуганно отпрянул, а Хинч засмеялся. — Чего застрял? Давай-ка посмотрим на бабки.
Шаги Хауленда отзывались гулким эхом. Фуриа и Хинч ступали бесшумно. Теперь и Хинч надел перчатки. В руке он держал черную сумку.
Стол Хауленда находился в углу офиса возле окна. Над столом висела лампа с зеленым абажуром.
— Вот. — Он снова зевнул. — Чего это я раззевался? Где веревка?
Хинч отодвинул его в сторону.
— Да тут целая куча бабок!
— Двадцать четыре тысячи. Можете не пересчитывать — здесь все.
— Конечно, — кивнул Фуриа. — Мы тебе доверяем. Начинай упаковывать, Хинч.
Открыв черную сумку. Хинч начал складывать в нее пачки купюр, Хауленд с тревогой наблюдал за ним.
— Вы берете слишком много, — запротестовал он. — Мы же договорились. Где моя доля?
— Вот. — Фуриа трижды выстрелил в него с небольшим промежутком между первыми двумя выстрелами. Колени бухгалтера подогнулись, и третья пуля угодила двумя дюймами выше первых двух. Свет лампы упал ему на лысую макушку. Его нос издал хлюпающий звук, ударившись о виниловый пол.
Фуриа подул на пистолет, как это делают плохие парни в вестернах. Это был восьмизарядный «вальтер» с двойным спуском, которым он обзавелся при ограблении ломбарда в Джерси-Сити. «Эта штуковина лучше, чем женщина, — говорил он Хинчу. — Даже лучше, чем ты». Подобрав левой рукой три гильзы, Фуриа сунул их в карман — в правой он держат пистолет.
— Ты уложил его наповал, — сказал Хинч, глядя на Хауленда. Кровь начала вытекать из-под тела бухгалтера на винил. — Надо сматываться, Фур. — Он уложил в сумку все деньги вплоть до монет и застегнул «молнию».
— Я сам скажу, когда сматываться. — Фуриа огляделся вокруг, словно у них было полно времени. — Ладно, уходим.
Он двинулся к двери. Хинч замешкался, как будто ему не хотелось покидать Хауленда.
— Он спросил, где веревка. — Усмехаясь, Хинч демонстрировал дырку на месте двух передних зубов. На нем были черная кожаная куртка, черные джинсы и голубые кроссовки. Рыжеватые волосы спускались до плеч. Маленькие серые глазки со странными розоватыми белками поблескивали по обеим сторонам сломанного во время занятий боксом носа. — Мы забыли и кляп.
— Хинч!
— Иду, Фур. — Хинч с довольным видом вышел следом за Фуриа.
— Так я и знала, — сказала Голди, когда Хинч разворачивал «крайслер».
— Что ты знала? — Фуриа держал сумку с деньгами на коленях, как ребенка.
— Я слышала выстрелы. Ты убил его.
— Да, убил.
— Глупо.
Полуобернувшись, Фуриа ударил ее по лицу левой рукой.
— Мне тоже не по душе дерзкие шлюшки, — с одобрением сказал Хинч и поехал наискосок через стоянку, не включая фар. Перед поворотом он затормозил. — Куда ехать дальше, Фур?
— Через мост к транспортной развязке.
Хинч свернул налево и зажег фары. Дорога была пуста, и он придерживался скромных тридцати миль в час.
— Ты сама на это напросилась, — сказал Фуриа.
Из курносого носа Голди текла струйка крови. Она приложила к нему платок.
— Тебе пора научиться следить за своим языком, когда говоришь со мной, — продолжал Фуриа.
Хинч одобрительно кивнул.
— Зачем тебе было его убивать? — отозвалась Голди. Фуриа по-своему извинился, и они оба, в отличие от Хинча, это понимали. — Неужели из-за его доли?
— Лучше не оставлять свидетелей. Хауленд наверняка не болтал о нашей сделке. Хинч и я были в перчатках, а пушку я выброшу, как только мы раздобудем другую. Эти три пули нам никогда не пришьют, Голди. Я даже подобрал гильзы. Тебе не о чем беспокоиться.
— Я не люблю убийств.
— Заткни пасть, сучка, — сказал Хинч.
— Заткни свою, — прикрикнул на него Фуриа. — Мы с Голди сами разберемся. И не обзывай ее больше, понятно?
Хинч промолчал.
— Из-за его доли, Голди? — продолжал Фуриа. — А еще проторчала год в колледже! — Он говорил как добрый учитель. — Я даже школу не закончил и то знаю, что лучше делить на троих, чем на четверых. Его доля дает нам лишние шесть штук.
— А ты уверен, что он мертв?
Фуриа рассмеялся. Они ехали через реку Тонекенеке по мосту, за которым находилась транспортная развязка с заправочными станциями. Рядом виднелась неоновая вывеска «Закусочная Элвуда».
— Остановись здесь, Хинч. Я проголодался.
— Мои родственники все еще живут здесь, Фур, — предупредила Голди. — Что, если меня заметят?
— Сколько лет ты не была в этой дыре? Шесть?
— Семь, но…
— И волосы у тебя тогда были темно-каштановые, верно? Да и выглядела ты пай-девочкой — не то что теперь. Никто тебя не узнает, а я хочу жрать.
Голди облизнула алые губки. Фуриа всегда был голодным после очередного дела. В такие времена казалось, будто его во младенчестве насильно отняли от материнской груди, так и не возместив ущерб. На лице Хинча отразилось сомнение.
— Я же сказал тебе, Хинч! Тормози!
Хинч свернул с развязки. Ни он, ни Голди больше не произнесли ни слова. Фур слишком рискует, думала Голди. Когда-нибудь это плохо кончится.
На стоянке было около дюжины легковых и грузовых машин. Хинч выключил мотор и начал вылезать.
— Погоди. — Фуриа повернулся, обследуя лицо Голди при фиолетовом свете неоновой вывески. — У тебя на носу кровь. Вытри ее.
— Разве я не вытерла?
Он достал салфетку из бардачка, плюнул на нее и протянул ей:
— С левой стороны.
Голди глянула в зеркальце пудреницы, стерла пятно и воспользовалась пуховкой.
