поднимет вас с петухами. Вам достанется, если вы проспите.
Приняв предложенную Эдвардом руку, Давина беззаботно отмахнулась.
— Я бы с удовольствием встретила тут рассвет.
— Не сомневаюсь, — буркнул Эдвард, провожая ее к лестнице, ведущей к выходу с колокольни. Впрочем, по его голосу было понятно, что брюзжит он только для виду. — Особенно учитывая, что можно замечательно выспаться во время уроков!
— Да я всего только один раз и уснула! — возмутилась она, шлепнув его по руке. — Кстати, неужели у тебя нет более серьезных дел, кроме как весь день ходить за мной по пятам?
— Не один, а целых три, — поправил Эдвард, делая вид, что не замечает сердито нахмуренных бровей. — А один раз вы даже похрапывали, помните?
Глаза Давины стали круглыми, как блюдца.
— Да я в жизни своей не храпела! — возмутилась она.
— Кроме одного-единственного раза!
Она уже открыла было рот, чтобы возразить, но тут же закусила губу.
— И еще одного… когда я уснула, пока сестра Бернадетта играла на фортепьяно. Матушка тогда еще наложила на меня епитимью, и мне пришлось целую неделю каяться, помнишь?
— Как я мог об этом забыть? — расхохотался Эдвард. — Ведь все это время мои люди отлынивали от работы, предпочитая торчать под вашей дверью и слушать, как вы громко рассказываете Господу о всех своих прегрешениях! За исключением того, почему вы уснули.
— Ну, Господу и без того все известно, — усмехнулась в ответ Давина. — И потом, у меня не было никакого желания отзываться непочтительно о музыкальных способностях, которыми он наделил сестру Бернадетту… вернее, о полном отсутствии таковых!
По мере того как они удалялись от башни, веселость Эдварда уступала место озабоченности. Как только они оказались перед дверью ее комнаты, веселая улыбка, игравшая на его губах, пропала, Давина повернулась, чтобы попрощаться, и в глазах Эдварда мелькнула боль. Он протянул к ней руку, и Давина с трудом удержалась, чтобы не выдать своего удивления.
— Простите мою дерзость, но я должен кое-что сказать вам. Собственно говоря, я должен был сказать об этом раньше, но…
— Конечно, Эдвард, — мягко пробормотала она, позволив ему взять ее за руку. — Ты же знаешь, что можешь говорить со мной о чем угодно.
— Во-первых, я хочу, чтобы вы знали, что вы теперь…
— Капитан!
Перегнувшись через перила лестницы, Давина увидела Гарри Барнса, помощника Эдварда, вихрем влетевшего в ворота аббатства.
— Капитан! — заметив их, завопил Гарри. Лицо его было белым как простыня, грудь тяжело вздымалась, он задыхался. — Они идут!
У Давины упало сердце. Все эти годы она знала, что когда-нибудь это случится.
— Эдвард, — помертвевшими губами прошелестела она, чувствуя, что вот-вот ударится в панику, — как им удалось отыскать меня… да еще так скоро после смерти короля Карла?!
Вместо ответа Эдвард крепко зажмурился и потряс головой, точно отказываясь поверить в то, что он слышал. Однако для сомнений уже не оставалось времени. Резко повернувшись, Эдвард сжал ее руку и одним рывком втащил в комнату.
— Оставайтесь здесь! И заприте дверь, слышите?
— А что толку?
Одним прыжком подскочив к стене, Давина сорвала висевший на ней лук и колчан со стрелами. И столкнулась с Эдвардом.
— Прошу тебя, друг мой! — взмолилась она. — Не хочу сидеть тут одна. Лучше уж пойду на стену и буду стрелять вместе с твоими людьми, пока ты не скажешь, что там уже небезопасно!
— Капитан! — Прыгая через три ступеньки, Варне вихрем взлетел по лестнице. — Нужно подготовиться к обороне! Идемте, капитан! Времени в обрез!
— Эдвард… — Голос Давины заставил капитана обернуться. — Ты ведь сам учил меня стрелять. Ты готовил меня к этому. Ты не сможешь помешать мне сражаться, защищая свой дом!
— Приказывайте, капитан! Прошу вас!
Давина опрометью кинулась к узкой лесенке, ведущей обратно на колокольню.
— Гарри! — услышала она за спиной крик Эдварда. — Готовь бочки! И прикажи кипятить смолу! Пусть все будут начеку! Ждите моей команды! И, Гарри…
— Капитан?
— Буди сестер! Скажи, пусть молятся, слышишь?
Всего за несколько предрассветных часов, что прошли с момента нападения на аббатство Святого Христофора, людям Эдварда удалось перебить почти половину вражеского отряда. Однако потери, которые понесло само аббатство, были больше. Неизмеримо больше…
Укрывшись на колокольне, Давина молча разглядывала безжизненные тела, устилавшие внутренний дворик монастыря. Отвратительная вонь горящей смолы и обожженной человеческой плоти забивала ноздри, невыносимо щипало глаза. Смахнув слезы, она бросила взгляд поверх монастырских стен — там, на лугу, звенели мечи и кипел бой. Всадники сражались с таким остервенением, как будто их ненависть до сих пор не была утолена. Впрочем, при чем тут ненависть?
Они бились из-за нее, хотя ни один из них не знал ее до сего дня. А вот она знала их хорошо. С того самого дня, как Эдвард впервые рассказал ей о них, не было дня, чтобы их лица не являлись ей в ночных кошмарах.
Из-за резкого ветра слезились глаза, слезы струились по ее щекам… Те, кого она считала своей семьей, лежали на земле, мертвые или истекающие кровью. Смахнув слезы, Давина со страхом попыталась отыскать взглядом тело Эдварда. Спустя час после того как начался штурм монастыря, он поднялся к ней на башню и приказал спуститься в часовню — молиться вместе с сестрами. Давина наотрез отказалась, и тогда он просто перекинул ее через плечо, словно мешок с зерном, и сам отнес в часовню. Но Давина не собиралась прятаться, поэтому, улучив удобный момент, тихонько пробралась обратно на колокольню. Ее лук отправил десяток-другой осаждающих на встречу с Создателем. Но их было слишком много.
Она так долго боялась, представляя себе этот день. Ей казалось, она заранее подготовилась к этому. Привыкла к мысли о смерти. Да, она была готова к гибели, но к своей… Как вообще можно приготовиться к смерти тех, кто тебе дорог?!
А внизу, там, куда она не смотрела, высокий воин, одетый не так, как это принято было в Англии, одним прыжком перескочил через стену часовни. В одной руке его был горящий факел, другой он сжимал меч.
Глава 2
Холодный, пронизывающий ветер отбросил со лба Роберта Макгрегора прядь черных как смоль волос. Подняв глаза вверх, он угрюмо уставился на затянутое тучами небо с таким видом, словно бросал вызов небесам.
Роб до сих пор не был уверен, что согласен с отцом, уговорившим его оставить ненадолго клан ради присутствия на коронации Якова из Йорка.[1] Разве законы, принятые надутыми аристократами в напудренных париках и накрахмаленных брыжах, писаны для Макгрегоров?! Роб фыркнул. Да большинство этих спесивых индюков знать не знают о Макгрегорах со Ская! И уж, конечно, даже если кто-то и вспомнит о существовании их клана, ни один из них не осмелится сунуться в их горы, чтобы установить там свои дурацкие законы. Макгрегоры ничего не должны королю Англии!
— Бывают случаи, когда лучше избегать открытого неповиновения, — вторгся в его мрачные мысли ворчливый голос отца. — Безопасность клана — превыше всего. Помни об этом!
Будучи старшим сыном и прямым наследником верховного вождя клана Макгрегоров со Ская, Роб с
