Потерянный герцог Уиндхэм (The Lost Duke of Wyndham)

наклонную обшивку потолка с бесценными масляными работами. Кто бы ни декорировал ее, он имел ужасную склонность к купидонам. Синяя шелковая спальня, черта с два. Она должна быть переименована в Комнату Тучных Младенцев, Вооруженных Колчанами и Стрелами. С надписью: Посетители, остерегайтесь.

Нет, действительно, должен же быть лимит на количество купидонов, которых можно поместить в одну маленькую раздевалку.

Они сделали последний поворот, и Джек издал почти восхищенный вздох, когда знакомые запахи английского завтрака донеслись до его носа. Лакей подвел его к открытой двери, и Джек шагнул через нее, его тело покалывало в незнакомом ожидании, обнаружить, что мисс Эверсли еще не прибыла.

Он посмотрел на часы. Без одной минуты семь. Несомненно, это было новым, послевоенным рекордом.

Буфет был уже накрыт, поэтому он взял тарелку, наполнил ее множеством продуктов и выбрал место за столом. Это потребовало некоторого времени, так как он завтракал в приличном доме. В последнее время он ел в гостиницах и арендованных комнатах, а перед этим на поле брани. Он чувствовал себя Крезом, сидящим со своей едой, почти декадентом.

— Кофе, чай, или шоколад, сэр?

Джек уже не мог вспомнить, когда последний раз пил шоколад, и его тело почти содрогнулось от наслаждения. Лакей принял во внимание его пожелание и отошел к другому столу, где в ряд стояли три изящных кувшина, изогнутое горло каждого походило на лебединую шею. Через мгновение Джек был вознагражден дымящейся чашкой шоколада, в которую он быстро кинул три ложки сахара и добавил немного молока.

Да, решил он, делая один восхитительный глоток, все же есть некоторое преимущество жизни в роскоши.

Он почти расправился со своей едой, когда услышал приближающиеся шаги. Через мгновение появилась мисс Эверсли. Она была одета в скромное белое платье — нет, не белое, решил он, скорее кремового цвета, возможно, такого, как верхний слой молока в ведре до того, как его снимут. Независимо от того, какого он был оттенка, он точно соответствовал гипсовым завиткам, что обрамляли дверной проем. Ей не хватало только желтой ленты (под цвет стен, которые были удивительно жизнерадостны для такого внушительного дома), и он бы поклялся, что комната была украшена в эту самую минуту.

Он встал, отвесив ей вежливый поклон.

— Мисс Эверсли, — прошептал он. Ему понравилось, как она покраснела. Совсем немного, просто идеально. Чуть больше, и это означало бы, что она смущена. Чуть меньше, как бы намекая на бледную гвоздику, означало бы, что она с нетерпением ждала встречи.

Возможно, подумал он, она и не должна.

Это даже еще лучше.

— Шоколад, мисс Эверсли? — спросил лакей.

— О, да, пожалуйста, Грэм. — Она казалась довольной, получая свой напиток. И действительно, когда она, наконец, села напротив него с тарелкой, почти столь же полной, как его, она вздыхала от удовольствия.

— Вы не берете сахар? — спросил он удивленно. Он никогда не встречал женщину — и очень немного мужчин — любящих неподслащенный шоколад. Сам он этого не выносил.

Она покачала головой.

— Утром мне нужен чистый шоколад.

Он наблюдал с интересом — и, честно говоря, с изумлением — как она поочередно потягивала напиток и вдыхала его аромат. Ее руки не оставляли ее чашку, пока она не выпила последнюю каплю, и затем Грэм, который, очевидно, хорошо знал ее привычки, немедленно подошел к ней, снова наполняя чашку без всякого намека на указание.

Мисс Эверсли, решил Джек, определенно не была человеком, любящим вставать очень рано.

— Вы здесь уже давно? — спросила она, теперь, когда выпила полную чашку шоколада.

— Нет. — Он бросил печальный взгляд на свою тарелку, которая была почти пуста. — В армии я научился есть быстро.

— Я полагаю, это было необходимо, — сказала она, пробуя яйцо всмятку.

Он слегка кивнул, подтверждая ее слова.

— Герцогиня скоро подойдет, — сказала она.

— Ах. Таким образом, Вы подразумеваете, что мы должны научиться разговаривать быстро, если желаем приятно побеседовать до появления герцогини.

Ее губы дернулись.

— Это не совсем то, что я подразумевала, но… — Она сделала глоток шоколада, чтобы скрыть свою улыбку, — близко к этому.

— Нечто, что мы должны научиться делать быстро, — сказал он со вздохом.

Она подняла глаза, вилка застыла на полпути к ее рту. Маленькая капля яйца упала на тарелку с громким шлепком. Ее щеки пылали.

— Я подразумевал не это, — сказал он, радуясь ходу ее мыслей. — О боже, я никогда не делал бы этого быстро.

Ее губы приоткрылись. Не дойдя до образования буквы О, но, тем не менее, получился довольно привлекательный небольшой овал.

— Если, конечно, у меня не было бы выбора, — добавил он, позволяя своему взгляду стать тяжелым и страстным. — Когда стоишь перед выбором между скоростью и воздержанием…

— Мистер Одли!

Он откинулся на стуле с удовлетворенной улыбкой.

— Мне было интересно, когда Вы начнете ругать меня.

— Не так скоро, — пробормотала она.

Он взял свои нож и вилку и отрезал кусочек бекона. Он был толстым и розовым, отлично приготовленным.

— Вернемся к разговору, все это от того, — сказал он, кладя мясо в рот. Он прожевал, проглотил, затем добавил, — что я не способен быть серьезным.

— Но Вы утверждали, что это не так. — Она слегка подалась вперед — всего лишь на один дюйм, но движение, казалось, говорило — Я наблюдаю за Вами.

Он почти трепетал. Ему понравилось наблюдать за нею.

— Вы сказали, — продолжала она, — что Вы часто бываете серьезны, и что мое дело выяснить когда.

— Я так сказал? — прошептал он.

— Что–то близкое к этому.

— Что ж, тогда, — он наклонился через стол так, что его глаза захватили ее, его зеленые ее голубые, — как Вы думаете? Прямо сейчас я серьезен?

Одно мгновение он думал, что она могла бы ответить ему, но нет, она только откинулась на спинку стула с невинной улыбкой и сказала:

— Я действительно не могу сказать.

— Вы разочаровываете меня, мисс Эверсли.

Ее улыбка стала совершенно безмятежной, поскольку она все свое внимание обратила на пищу на своей тарелке.

— Возможно, я не могу судить о предмете столь неподходящем для моих ушей, — проговорила она.

На что он громко рассмеялся.

— У Вас очень уклончивое чувство юмора, мисс Эверсли.

Она, казалось, обрадовалась комплименту так, словно много лет ждала, чтобы кто–то признал это. Но прежде чем она смогла что–нибудь сказать (если действительно она намеревалась что–либо сказать), момент был нарушен герцогиней, которая вошла в комнату, сопровождаемая двумя служанками, измотанными и выглядевшими совершенно несчастными.

— Над чем Вы смеетесь? — потребовала она.