случае, убегал от кого–нибудь. Теперь же он выезжал ради спортивных упражнений, чтобы поддерживать себя в форме. Странная вещь — жизнь джентльмена. Физические усилия достигались благодаря организованным упражнениям, а не так, как у остальной части общества, — благодаря честному ежедневному труду.
Или нечестному, как часто бывало.
В свой четвертый день пребывания в Белгрейве, Джек вернулся в дом — ему было трудно назвать это место замком, хотя так оно и было, но это всегда вызывало в нем желание закатить глаза, чувствуя, что легкие порывы ветра над полями вселили в него энергию.
Направляясь к парадной двери, он поймал себя на том, что всматривается в дорогу, надеясь увидеть Грейс, хотя было очень маловероятно, чтобы она вышла на улицу. Джек всегда надеялся встретить Грейс независимо от того, где он был. Один ее вид заставлял что–то приятно щекотать и пениться в его груди. В половине случаев она даже не замечала его, против чего он не возражал. Он любил смотреть, как она занимается своими непосредственными обязанностями. Но если он разглядывал ее достаточно долго, а он всегда именно так и поступал, поскольку не видел ничего более достойного для наблюдения, то она всегда чувствовала его взгляд. В конечном итоге, даже если он находился от нее под неудобным углом зрения, или стоял в тени, Грейс чувствовала его присутствие и оборачивалась.
И в таких случаях Джек всегда пытался сыграть соблазнителя, пристально разглядывая ее с тлеющей энергией, чтобы увидеть, будет ли она таять под его взглядом, растекаясь лужицей хныкающего желания.
Но это у него никогда не получалось. Поскольку всякий раз, когда она оглядывалась на него, единственное, на что он был способен, это стоять и улыбаться ей, словно томящийся от любви глупец. Он мог бы испытывать чувство отвращения по отношению к себе, но она всегда улыбалась ему в ответ, и это делало приятные ощущения в нем еще более игристыми и беззаботными.
Он открыл дверь в центральный холл Белгрейва и, оказавшись внутри, замер на мгновение. Потребовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к внезапному отсутствию ветра, и действительно, его тело слегка дрожало, как будто пытаясь справиться с ознобом. Это также дало ему время, чтобы оглядеться, и действительно, он был вознагражден за свое усердие.
— Мисс Эверсли! — воскликнул Джек достаточно громко, поскольку девушка была в дальнем конце холла, и, по–видимому, спешила по одному из этих нелепых поручений вдовствующей герцогини.
— Мистер Одли, — улыбаясь, ответила она, двигаясь ему навстречу.
Он сбросил свое пальто (по–видимому, позаимствованное из герцогского гардероба) и вручил его лакею, как всегда удивляясь тому, как слугам удавалось, появляться, казалось, из ниоткуда, и всегда в тот самый момент, когда они были нужны.
Кто–то их хорошо вышколил. Джек еще помнил свои военные годы, чтобы оценить это.
Грейс подошла к нему прежде, чем он успел снять свои перчатки.
— Вы ездили верхом? — спросила она.
— Да. Сегодня — прекрасный день для этого.
— Несмотря на ветер?
— С ветром даже лучше.
— Полагаю, что Вы выезжали на своей лошади?
— Конечно. Люси и я — прекрасная команда.
— Вы ездите на кобыле?
— На мерине.
Она моргнула от любопытства, нет от удивления и неожиданности.
— Вы назвали своего мерина Люси?
Он вложил в свое пожатие плечами немного драматического таланта.
— Это — одна из тех историй, которая в пересказе что–то теряет. — По правде говоря, эта история включала выпивку, три отдельных пари и склонность всем перечить, и он не был уверен, что гордится этим.
— Я плохая наездница, — сказала Грейс. Это не было извинением, всего лишь констатация факта.
— По выбору или по обстоятельствам?
— Немного и того и другого, — ответила девушка, выглядя при этом слегка озадаченной, как будто никогда раньше не думала над этим вопросом.
— Тогда Вы должны как–нибудь присоединиться ко мне.
Она улыбнулась с сожалением.
— Вряд ли это входит в перечень моих обязанностей при вдове.
Насчет этого Джек был склонен сомневаться. Он подозревал, что у герцогини имелись свои виды на Грейс. Вдова, казалось, подталкивала Грейс в его сторону при каждом удобном случае, словно некий созревший фрукт, подвешенный перед его носом, чтобы соблазнить его остаться. Он находил все это довольно отталкивающим, но не собирался отказывать себе в удовольствии находиться в компании Грейс только для того, чтобы досадить старой летучей мыши.
— Вот ещё, — сказал Джек. — Все лучшие компаньонки выезжают с гостями.
— О! —
— Хорошо, по крайней мере, так они поступают в моем воображении.
Грейс покачала головой, даже не пытаясь сдержать улыбку.
— Мистер Одли…
Но он посмотрел на нее в той своей манере, которую можно было назвать забавно–таинственной.
— Думаю, что мы одни, — прошептал он.
Грейс озорно взглянула на него, наклонившись вперед.
— Что означает…?
— Вы можете называть меня Джеком.
Она сделала вид, что обдумывает его предложение.
— Нет, не думаю.
— Я никому не скажу.
— Ммм… — Ее нос напрягся, затем последовало сухое: — Нет.
— Однажды Вы уже сделали это.
Она сжала губы, подавляя не улыбку, а самый настоящий смех.
— Это было ошибкой.
—
Грейс судорожно вздохнула и обернулась. Это был Томас.
— Откуда, дьявол, его принесло? — пробормотал мистер Одли.
Из маленького салона, несчастно подумала Грейс. Вход был сразу за ними. Томас часто проводил там время, читая или просматривая свою корреспонденцию. Он говорил, что ему нравится послеполуденный свет.
Но сейчас был не день. И от него пахло бренди.
— Приятная беседа, — произнес Томас, растягивая слова. — Полагаю, одна из многих.
— Вы подслушивали? — спросил мистер Одли спокойно. — Какой стыд.
— Ваша светлость, — начала Грейс, — я…
— Томас, — насмешливо прервал он, — или Вы не помните? Вы называли меня так намного чаще, чем однажды.
Грейс почувствовала, как зарделись ее щеки. Она не представляла, как много из их беседы слышал Томас. Очевидно, почти все.
— Это так? — спросил мистер Одли. — В таком случае, я настаиваю, чтобы Вы звали меня Джеком. — Он повернулся к Томасу и пожал плечами. — Это будет справедливо.
Томас промолчал, хотя грозное выражение его лица было красноречивее всяких слов. Мистер Одли, обернувшись к девушке, сказал:
— Я буду звать Вас Грейс.
— Не будете, — рявкнул Томас.
Мистер Одли оставался спокойным, как ни в чем не бывало.
