что теперь, когда у меня, наконец, появилась эта возможность, я беру реванш за все эти годы. Или ты предпочла бы мужа-импотента? — Последнюю фразу Филипп произнес с нескрываемым сарказмом.
Он вдруг почувствовал, что больше не может сейчас находиться в обществе Элоизы и одному Богу известно, что может произойти, если он сейчас же не покинет ее.
Хотя дело было вовсе не в Элоизе. Больше всего Филипп сейчас злился на самого себя. Он резко повернулся и, не объясняя ничего жене, решительно вышел из оранжереи.
ГЛАВА 16
Элоиза осталась в оранжерее одна. Она не в силах была даже двинуться и лишь тупо смотрела в пространство.
Что же все-таки случилось? Еще минуту назад они с Филиппом просто разговаривали — ладно, пусть спорили, — но в довольно спокойной манере, и вдруг он ни с того ни с сего взбесился! Какая муха его укусила?
А затем Филипп и вовсе выскочил из оранжереи — ушел на самой середине спора, наорав на нее неизвестно за что и оставив с уязвленным самолюбием и открытым от удивления ртом.
По сути дела, Филипп ушел от спора. Это удивляло Элоизу. Сама она никогда бы так не поступила. Для нее уйти от спора было равносильно признанию своего поражения в нем.
Да, обсуждение — ну ладно, спор, — начала она, Элоиза, но, кажется, не сказала ничего обидного для Филиппа. С чего, собственно, он вдруг взорвался?
И что самое неприятное во всем этом — Элоиза просто не знала, что ей теперь делать. А неизвестность Элоиза просто ненавидела.
Сколько она себя помнила, ей всегда была необходима уверенность во всем. Элоиза должна была знать, чего она хочет и что ей надо делать для достижения своей цели. Она и сейчас чувствовала острую потребность что-либо сделать — пусть даже неправильное, — но только не сидеть, рыдая, на верстаке Филиппа.
Тем более, что в голове ее непрерывно звучали слова матери: “Не торопи события, Элоиза. Не спеши”.
Бог свидетель, разве она спешила? Что она, собственно говоря, сделала? Всего лишь пришла к мужу и пыталась с ним поговорить! Неужели в медовый месяц супруги должны заниматься только любовью? Но ведь любовью они с Филиппом занимались не далее как утром! И в этом плане у Элоизы к Филиппу претензий не было. Но…
Элоиза горестно вздохнула. Никогда еще она не чувствовала себя так одиноко. Черт побери, она выходила замуж, чтобы не быть одинокой! Неужели действительно прав был кто-то, сказавший, что никогда человек так не одинок, как рядом с самыми близкими людьми?
Элоизе вдруг захотелось, чтобы с ней оказалась ее мать.
“Нет, — подумала она через минуту, — лучше все-таки не надо”. Да, Вайолет — мудрая, проницательная женщина и наверняка смогла бы сейчас утешить дочь и дать ей дельный совет, но сколько можно держаться за мамину юбку? Элоиза уже взрослая, замужняя женщина и жить должна своим умом.
Уж если желать, чтобы рядом был кто-то из родных, то пусть уж тогда это будут ее сестры. Не Хайасинт — ей всего двадцать один, и она ничего не знает о том, как вести себя с мужчиной, а кто-нибудь из замужних. Лучше, конечно, Дафна — советы той всегда были толковыми. Можно и Франческу — та хотя и не будет давать советов, но всегда сумеет ободрить тебя улыбкой.
Но обе были далеко — Дафна в Лондоне, а Франческа и вовсе в Шотландии. Не бежать же сейчас к ним! Да и, в конце концов, это их с Филиппом жизнь, и никто не сможет что-то в ней изменить, кроме их самих. Часто чужой совет, пусть даже данный с самыми благими намерениями, способен лишь все испортить.
Может быть, им с Филиппом стоит пару дней пожить отдельно друг от друга, чтобы в тишине обдумать все свои проблемы, или хотя бы просто немножко успокоиться? Но не будет ли это трусливым убеганием от проблем, похожим на то, как только что поступил Филипп?
Но ведь рядом, всего в часе езды отсюда, живет Софи! Пусть она не родная сестра, но все-таки достаточно близкий Элоизе человек.
Элоиза посмотрела в окно. День был довольно пасмурным, и солнца не было видно. Тем не менее, Элоиза могла приблизительно определить время — первый час. Час туда, час обратно, несколько часов с Софи — пожалуй, она успеет вернуться к ужину…
Элоизу терзали противоречивые чувства. Гордость не позволяла ей плакаться кому-нибудь в жилетку, но сердце хотело именно этого.
И, как это всегда бывает, желание сердца взяло верх над гордостью.
Вот уже несколько часов Филипп рассеянно бродил по полям своего поместья, срывая на ходу сорняки, чтобы хоть чем-то себя занять и придать смысл своему хождению. Польза, правда, от этого была сомнительная: сорняком растение можно считать, только если оно растет рядом с культурным, мешая ему, а в том дальнем поле, где сейчас бродил Филипп, не росло никаких культурных растений. Впрочем, и слава Богу, Филипп сейчас был так зол, что, попадись ему культурное растение, он бы вырвал и его, не разбирая, — и это он, ботаник!
Сейчас Филиппу совсем не хотелось сажать растения, его раздражало их цветение, словно ничто не смеет цвести и радоваться жизни, когда он, Филипп, так зол. Сейчас ему хотелось ломать и крушить все вокруг. Он был зол на себя, зол на Элоизу, зол на весь мир.
Наконец, устав ломать головки ни в чем не повинных цветов и вырывать из земли целые пучки травы, Филипп присел на камень и понурил голову.
На душе у него было муторно. А ведь еще утром он думал о том, что их с Элоизой брак идеальный! Как мог он быть таким идиотом!
Со дня их свадьбы прошла всего неделя, и Филиппу даже не приходило в голову сомневаться, что Элоиза счастлива с ним. Сам Филипп, во всяком случае, купался в море блаженства и был уверен, что и жена его чувствует то же самое. Но та, как оказалось, несчастна… или, во всяком случае, не вполне счастлива.
И он, Филипп, должен с этим что-то делать. Поговорить с Элоизой, выяснить, что же все-таки у нее за проблемы, а главное — решить их. Больше всего на свете Филипп ненавидел сложные проблемы.
Но выбора у него не было. Он ведь — муж Элоизы, во всяком случае, формально. Впрочем, почему формально? Их брак не фиктивный. Да, изначально он искал не столько жену для себя, сколько хозяйку для дома и мачеху для детей. Филипп просто хотел найти кого- нибудь, кто избавил бы его от изнуряющих мелочей повседневной жизни, чтобы он с чистой совестью мог отдаться своим биологическим опытам. Он сам не ожидал, что воспылает к мисс Бриджертон такой любовью…
Разумеется, Филипп понимал, что было бы несправедливо ему получать от брака одни лишь наслаждения, а все проблемы оставить Элоизе. Брак — это все-таки не только наслаждения, но и обязанности, нередко неприятные. Тут уж никуда не денешься. Но, Бог свидетель, он все-таки пытался поговорить с Элоизой…
Однако Элоизе, должно быть, хотелось постоянно слышать от Филиппа нежные слова, признания в любви до гробовой доски… Но Филипп никогда не был мастером в этом. Зачем слова, если ему с ней и так хорошо? Могла бы, между прочим, и знать, что большинство мужчин на слова скупы…
Может, следует просто пойти к ней и извиниться? Филипп не вполне понимал, в чем он виноват перед Элоизой и виноват ли вообще, но, если это поможет исправить положение, то он готов поступиться своей гордостью — тут уж, как говорится, все средства хороши…
Филипп решительно поднялся с камня и пошел по направлению к дому, придумывая на ходу слова объяснения и ворча себе под нос, что все, что бы он ни придумал, выходит ужасно глупо.
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает. Все заготовленные Филиппом речи оказались ни к чему. У входа в дом его встретил Ганнинг.
— Леди здесь нет, — произнес дворецкий, предваряя вопросы Филиппа.
— Что значит “нет”? — опешил тот.
— “Нет” значит “нет”. Ваша жена поехала к брату, сэр.
У Филиппа вдруг словно что-то оборвалось внутри.
— К какому брату? — холодея, пробормотал он.
— Полагаю, к тому, что живет поблизости, сэр.
— Полагаете? Ганнинг, вы можете сказать точно?
— Я в этом уверен, сэр.
— Когда она вернется?
— Леди ничего об этом не говорила, сэр.
Филипп мысленно выругался. Нет, это просто немыслимо, чтобы Элоиза вдруг взяла и убежала от него. Она не похожа на тех, кто бежит от проблем — она из тех, кто их решает. Даже с тонущего корабля Элоиза бежала бы не раньше, чем удостоверилась бы, что его покинул последний пассажир.
— Она ничего с собой не взяла, сэр, — произнес дворецкий.
Это обнадеживало. Значит, Элоиза все-таки не бросила его навсегда! Хотя, конечно, узнавать об этом от дворецкого…
— Спасибо, Ганнинг, — растерянно пробормотал Филипп, — вы свободны.
— К вашим услугам, сэр. — С достоинством поклонившись и медленно повернувшись, дворецкий покинул комнату.
С минуту Филипп стоял словно в оцепенении, вытянув по швам руки, сжатые в кулаки. И что же, скажите на милость, он теперь должен делать? Бежать за Элоизой у Филиппа не было ни малейшего желания. Если ей сейчас так неприятна его компания, то лучше дать ей возможность отдохнуть от него!
Филипп направился в свой кабинет — если уж кипеть от злости, то, по крайней
