Майкл, стоявший напротив нее, приоткрыл рот и все равно не вымолвил ни звука.
— Я не знаю, почему все так происходит, — простонала она. — Что я сделала? Что я такого сделала?
— Ничего, — уверил он ее.
— Его нет и никогда больше не будет, и мне так… так… — Она подняла глаза на Майкла, чувствуя, как гнев и горе искажают ее черты. — Это несправедливо. Несправедливо, что такое случилось со мной, а не с кем-нибудь другим, и несправедливо, что такое вообще должно случиться с кем-то, и несправедливо, что я потеряла… — Тут она задохнулась, и вздох превратился в рыдание, и она могла только плакать и плакать.
— Франческа, — сказал Майкл, опускаясь на колени у ее ног. — Мне так жалко тебя. Так жалко.
— Я знаю, — прорыдала она, — но от этого мне ни капельки не легче.
— Нет, конечно, — пробормотал он.
— И от этого все еще несправедливее.
— Верно, — согласился он.
— И от этого… от этого…
Он не стал пытаться закончить фразу за нее. А лучше бы закончил, часто думала она потом. Долгие годы она жалела, что он не сказал тогда что-нибудь, потому что, может, он сказал бы что-то не к месту, и она, может, и не приникла бы к нему и не позволила бы ему заключить себя в объятия.
Но, Боже всемогущий, как же ей не хватало объятий!
— Почему ты ушел? — плакала она. — Почему ты не смог помочь мне?
— Я хотел… ты не… — И в конце концов он просто сказал: — Я не знаю, что сказать.
Она требовала от него слишком многого. Она и сама это понимала, но ей было все равно. Очень уж ей было плохо в одиночестве.
Но как раз сейчас, пусть это и длилось лишь мгновение, она была не одна. Рядом был Майкл, и он обнимал ее, и первый раз за много недель она почувствовала, что ей тепло и не страшно. И просто плакала. Она плакала за все эти недели. Она плакала по Джону и по ребенку, который так и не родился.
Но в основном она плакала по себе.
— Майкл, — сказала она, когда оправилась настолько, что смогла заговорить. Голос ее все еще дрожал, но она сумела выговорить его имя, а значит, сумеет выговорить и остальное.
—Да?
— Нельзя, чтобы все шло так же и дальше.
Она почувствовала, как что-то изменилось в нем. Объятия его стали крепче, а может, слабее, — одним словом, не такими, как раньше.
— Что именно? — спросил он неуверенно. Голос его прозвучал хрипло.
Она чуть отодвинулась, чтобы видеть его лицо, и с облегчением почувствовала, что руки его выпустили ее, так что ей не пришлось высвобождаться.
— Вот это, — ответила она, хотя отлично знала, что он не понял. А если и понял, то будет и дальше притворяться, что не понимает. То, что ты упорно игнорируешь меня.
— Франческа, я…
— Этот ребенок должен был быть в некотором роде и твоим, — вырвалось у нее.
Он побледнел, смертельно побледнел. Так сильно, что она испугалась.
— Что ты хочешь этим сказать? — прошептал он.
— Ребенку был бы нужен отец, — пролепетала она, беспомощно пожимая плечами. — Я… ты… кто же еще, кроме тебя?
— У тебя есть братья, — с трудом выдавил он.
— Они не знали Джона. Не знали его так, как ты.
Он отодвинулся от нее, встал, а затем, как если бы этого было недостаточно, принялся пятиться от нее, и пятился сколько мог, пока не оказался у самого окна. Глаза его странно блестели, и на одно мгновение ей показалось, что выглядит он как затравленное животное, загнанное в угол и перепуганное, ожидающее, что вот сейчас ему нанесут смертельный удар.
— Почему ты говоришь мне это? — спросил он тихо и без всякого выражения.
— Не знаю, — ответила она и нервно сглотнула. Но на самом деле она знала. Она хотела, чтобы он горевал так же, как она. Чтобы ему было так же больно, как и ей. Желать этого было нечестно и не слишком-то хорошо, но она не в силах была подавить это желание.
— Франческа, — сказал он каким-то странным, глухим и резким голосом, какого она никогда прежде не слышала.
Она подняла голову, но поднимала ее медленно, в страхе перед тем, что, возможно, увидит на его лице.
— Я не Джон, — сказал он.
— Я знаю.
— Я не Джон, — повторил он громче, и она даже т. подумала, что он не слышал ее ответа.
— Я знаю.
Глаза его сузились, и взгляд их устремился на нее с пугающей силой.
— Это был не мой ребенок, и я не могу стать тем, кто тебе нужен.
И тут что-то внутри ее стало умирать.
— Майкл, я…
— Я не займу его место. — И хотя он не кричал, но прозвучало это так, словно он хотел крикнуть.
— Нет, да ты и не можешь. Ты…
В мгновение ока он оказался рядом с ней, схватил ее за плечи и поставил на ноги.
— Я не стану делать это! — вопил он и тряс, и тряс ее, затем переставал, затем снова тряс и тряс. — Я не могу стать им! Я не стану им!
Она не могла говорить, не могла вымолвить ни слова и не знала, что делать.
Не знала, кто этот человек рядом с ней.
Он перестал трясти ее, но пальцы его по-прежнему впивались в ее плечи, и он не сводил с нее глаз, блестевших, как ртуть, и таивших в себе какой-то ужасающий и печальный огонь.
— Ты не можешь требовать от меня этого, — выдохнул он. — Я не могу это сделать.
— Майкл? — прошептала она. Ей послышалось что-то чудовищное в его голосе. Страх, вот что. — Майкл, пожалуйста, отпусти меня.
Он не отпустил ее — видимо, он ее просто не слышал. Вид у него был потерянный, — казалось, он где- то далеко-далеко от нее, недосягаемый для ее слов.
— Майкл! — повторила она. Голос ее стал громче, в нем зазвенела паника.
И тут внезапно он, как она и просила, выпустил ее и сделал нетвердый шаг назад, и на лице его отразилось отвращение к самому себе.
— Извини, — прошептал он, не сводя глаз со своих рук, словно это было нечто чужеродное. — Извини.
— Я лучше пойду, — сказала она. Он кивнул:
—Да.
Франческа потихоньку направилась к двери.
— Я думаю… — Она смолкла на полуслове и вцепилась в дверную ручку так, будто в этой ручке и заключалось ее спасение. — Я думаю, что нам не следует встречаться какое-то время.
Он кивнул.
— Быть может… — Но больше она ничего не сказала. Она не знала, что сказать. Если бы она понимала, что сейчас произошло между ними, то, может, у нее и нашлись бы какие-нибудь слова. А так она была слишком сбита с толку и напугана, чтобы сообразить, что к чему.
Напугана, но почему? Уж, верно, не Майкла она испугалась. Майкл бы никогда в жизни не причинил ей вреда. Он бы жизнь отдал за нее, потребуй этого обстоятельства, она была совершенно уверена в этом.
Может быть, она просто боялась завтрашнего дня. И послезавтрашнего тоже. Она потеряла все, а теперь выясняется, что она потеряла и Майкла тоже, и она просто не знала, как все это сможет
