разбиралась в цветах, даже названий толком не знала, но здесь были беленькие цветы на толстых стеблях, и еще фиолетовые, и какие-то почти синие. И букетик был очень мило перевязан серебряной ленточкой.
Франческа в изумлении смотрела на букет, не в силах решить, как ей следует реагировать на подобный жест.
— Можешь взять их в руки, — сказал он, явно забавляясь ее растерянностью. — Они не кусаются.
— Ну конечно, — быстро сказала она, протягивая руку за букетиком. — Я просто… — Она поднесла цветы к лицу и вдохнула их аромат, затем положила букетик на стол, а руки на колени.
— Что ты просто? — мягко спросил он.
— Сама не знаю что. — Она и правда не знала. Представления не имела, как она собиралась завершить фразу, если вообще собиралась. Она снова опустила взгляд на букетик, похлопала ресницами и спросила: — Что это?
— Я называю эти штучки цветами.
Она подняла глаза и посмотрела на него долгим глубоким взглядом.
— Нет, — сказала она. — Что это?
— Сам жест, ты имеешь в виду? — Он улыбнулся. — Как что? Я ухаживаю за тобой.
Губы ее приоткрылись. Он отхлебнул чаю и сказал:
— Что же в этом удивительного?
Это после того, что произошло между ними?!
— Ты заслуживаешь и большего, — сказал он.
— Помнится, ты говорил, что намерен… — Она не договорила и покраснела. Он говорил, что станет ежедневно овладевать ею, пока она не забеременеет.
Обещал только сегодня три раза, собственно говоря. Клялся, что не менее трех раз, а пока результат, между прочим, нулевой и…
Щеки ее пылали, и она не могла прогнать воспоминания о его прикосновениях. О Боже!
Но к счастью, на лице его по-прежнему было самое невинное выражение и он сказал только:
— Я решил изменить тактику.
Она как безумная принялась грызть свое печенье — хоть какой-то предлог прикрыть лицо руками и скрыть смущение.
— Разумеется, я вовсе не отказываюсь от своих первоначальных планов, — добавил он, наклоняясь к ней с томным видом. — Я всего лишь мужчина, в конце концов. А ты, как мы имели случай убедиться, очень даже женщина.
Она положила остаток печенья в рот.
— Но я подумал, что ты заслуживаешь большего, — заключил он свою речь и откинулся в кресле с таким кротким выражением на лице, будто вовсе и не изводил ее только что намеками. — А ты так не думаешь?
Нет, она так не думала. Больше так не думала по крайней мере. В этом-то и была отчасти сложность.
Потому что, сидя за чашкой чая и судорожно запихивая печенье себе в рот, она не могла отвести глаз от его губ. Этих роскошных губ, лениво улыбавшихся ей.
У нее вырвался вздох. Эти губы умели выделывать такие роскошные штуки.
И выделывали — с ее телом.
Боже, она почти ощущала их прикосновение и сейчас!
И это заставляло ее ерзать в своем кресле.
— С тобой все в порядке? — заботливо осведомился он.
— В полном порядке, — выдавила она и принялась нервно пить чай.
— Может, кресло неудобное? Она покачала головой.
— Может, принести тебе что-нибудь?
— Зачем ты все это делаешь? — не выдержала она в конце концов.
— Что делаю?
— Зачем ты так любезен со мной? Брови его приподнялись.
— Разве это не мой долг?
—Нет!
— Вот так раз! Оказывается, мне не следует быть любезным!
— Я не то имела в виду, — возмутилась она, сердито тряхнув головой. Он сбил ее с толку, и это было неприятно. Ничто она не ценила так высоко, как свое хладнокровие и умение рассуждать здраво, а Майкл лишил ее этих способностей с помощью одного поцелуя.
И это было не все, что он похитил.
Далеко не все.
Она никогда не будет прежней.
Она никогда не будет здравомыслящей.
— У тебя огорченный вид, — заметил он. Ей захотелось придушить его.
Он склонил голову набок и улыбнулся. Ей захотелось поцеловать его. Он поднял чайник:
— Еще? О Боже!
— Франческа?
Ей хотелось перепрыгнуть через стол, прямо ему на колени.
— С тобой все в порядке? Ей было уже трудно дышать.
— Фрэнни?
И всякий раз, когда губы его двигались, говорил ли он что-то или просто вздыхал, взгляд ее останавливался на этих губах.
Она заметила, что облизывает свои губы.
И она понимала, что он знает — при его-то опыте соблазнителя, — что именно она испытывает сейчас.
Довольно ему было бы протянуть к ней руку, и она бы не отказала.
Довольно ему было бы коснуться ее, и она бы вспыхнула.
— Мне надо идти, — сказала она, с трудом выговаривая слова и очень неубедительно и, что хуже всего, будучи по-прежнему не в силах отвести от него взгляд.
— Тебя ждут какие-то важные дела в твоей спальне? — проговорил он, чуть скривив губы в улыбку.
Она кивнула, хотя прекрасно понимала, что он смеется над ней.
— Тогда иди, — сказал, вернее, промурлыкал он с кротким видом.
Каким-то образом ей удалось заставить свои руки взяться за край стола. Она вцепилась в дерево, приказывая себе встать, двинуться с места.
Но не могла.
— Может, предпочитаешь остаться? — негромко сказал он. Она покачала головой. По крайней мере ей показалось, что покачала.
Он встал, подошел к ее креслу и склонился к ее уху:
— Может, мне помочь тебе подняться?
Она снова покачала головой и вдруг вскочила на ноги — его близость парадоксальным образом разрушила те чары, которые он сам напустил на нее. Плечо ее ударилось о его грудь, и она отшатнулась в ужасе от того, что это прикосновение может заставить ее наделать дел, о которых она пожалеет впоследствии.
Как будто она мало уже наделала дел.
— Мне необходимо подняться к себе наверх, — пролепетала она.
— Очевидно, — отозвался он.
— Одной, — добавила она.
— У меня и в мыслях не было навязывать тебе свое общество.
Глаза ее сузились. Что это он задумал? И почему, черт возьми, она чувствует разочарование?
— Но может… — негромко начал он. Сердце ее так и подпрыгнуло.
