что он не попал в главный библиотечный указатель.
Ким воспрянула. Следуя за паровым катком логики Гертруды, Ким чувствовала себя в полной эмоциональной безопасности. Она словно ехала за катком на мотороллере. Это было легко и приятно.
— Так этот предмет здесь? — спросила она.
— О святые небеса! Конечно, нет! — воскликнула Гертруда возмущенно. — Если бы он был здесь, его обязательно внесли бы в компьютерный каталог. У нас тут порядки, как на военном корабле. Нет, в той справке, которую мне удалось раскопать, указано, что предмет был отослан на медицинский факультет в тысяча восемьсот двадцать шестом году, пробыв здесь всего около года. Очевидно, никто не знал, где надо хранить подобный материал. Все это очень таинственно, потому что нигде не написано, что, собственно, он собой представляет.
— Боже мой, — простонала Ким. Она была расстроена. — Сколько поисков этой книги, или что это еще может быть, и все впустую. Начинает напоминать какую-то злую шутку судьбы.
— Перестаньте хныкать, — осадила ее Гертруда. — Я за вас постаралась на славу. Я даже позвонила в Каунтвейскую медицинскую библиотеку и поговорила с Джоном Модцэвиеном. Он заведует там отделом редких книг и рукописей. Я рассказала ему вашу историю, и он обещал заняться этим делом.
Поблагодарив Гертруду, Ким вернулась на Гарвард-сквер и, сев на красной линии в поезд, поехала в Бостон.
Был час пик. Мест не было, ей пришлось стоять всю дорогу. Когда поезд прогрохотал по Лонгфелло- бридж, Ким начала всерьез подумывать о том, чтобы бросить свои разыскания, касающиеся дела Элизабет. Это начинало напоминать погоню за миражом, охоту на призрака. Каждый раз, когда ей казалось, что разгадка у нее в руках, случалось что-то непредвиденное и оказывалось, что она шла по ложному следу.
В гараже госпиталя Ким села в свою машину и завела мотор. Потом она подумала, что по дороге в Салем обязательно попадет в пробку. На Левереттской развязке она неминуемо проторчит не менее получаса.
Изменив свое намерение, Ким развернула машину в противоположную от Салема сторону и направилась в Каунтвейскую медицинскую библиотеку, решив, что лучше она пойдет по следу, подсказанному Гертрудой, чем будет терять время в уличной пробке.
Джон Молдавией оказался типичным библиотекарем. Это был спокойный, мягкий человек с интеллигентной речью. Его любовь к книгам не знала границ. Это было заметно по тому, как он брал их в руки. В его жестах и выражении лица появлялось какое-то благоговение.
Ким представилась и упомянула имя Гертруды Хавермайер. Джон в ответ немедленно начал что-то искать в ворохе бумаг, сваленных на его столе.
— У меня есть для вас кое-что. Куда, черт возьми, я это задевал?
Ким следила, как он роется в своих бумагах. У него было худое лицо, на котором резко выделялись большие очки в темной оправе. Тонкие усики были настолько аккуратно подстрижены, что казалось, Джон рисует их косметическим карандашом, каким подводят брови.
— «Произведение» Рейчел Бингхем находится в вашей библиотеке? — рискнула спросить Ким.
— Нет, здесь его уже нет, — ответил Джон. Его лицо прояснилось. — Уф, кажется, нашел. — Он с торжественным видом поднял со стола листок бумаги.
Ким молча вздохнула. Как много надежд возлагала она на путь, подсказанный несгибаемой Гертрудой!
— Я просмотрел записи библиотеки медицинского факультета за тысяча восемьсот двадцать шестой год, — сообщил Джон, — и нашел вот эту справку о предмете, который вас интересует.
— Дайте мне угадать, что там написано, — попросила Ким. — Его куда-то отослали.
Джон удивленно взглянул на Ким поверх листа бумаги, который он держал у глаз.
— Как вы догадались? — спросил он.
— Такие уж правила у этой игры. — Ким коротко и невесело рассмеялась. — Так куда его послали на этот раз?
— На кафедру анатомии, — ответил Джон. — Естественно, сейчас эта кафедра гордо именуется кафедрой клеточной биологии.
Ким недоверчиво тряхнула головой.
— Ради Бога, объясните мне, зачем его туда послали? — Вопрос прозвучал риторически.
— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Джон. — Запись, которую я нашел, выглядит очень странно. Она похожа на наспех сделанную от руки запись на карточке, которую обычно прилагают к книге, рукописи или рисунку. Я снял для вас копию. — Он протянул лист бумаги Ким.
Ким взяла его в руки. Почерк был неудобочитаем. Чтобы лучше видеть, она подошла к окну. Запись гласила:
— Я позвонил заведующему кафедрой, — прервал Джон раздумья Ким. — Он отослал меня к другому джентльмену, Карлу Небольсину, куратору анатомического музея Уоррена. Итак, я позвонил этому джентльмену. Он сообщил мне, что, если я хочу посмотреть экспозицию музея, мне надо только дойти до административного корпуса.
— Вы хотите сказать, что в его экспозиции этот предмет есть? — недоверчиво спросила Ким.
— Это совершенно очевидно, — заверил ее Джон. — Анатомический музей Уоррена находится на пятом этаже корпуса А. Корпус стоит перпендикулярно нашему зданию, перед фасадом библиотеки. Вы хотите пойти туда прямо сейчас?
— Ну, конечно же, — нетерпеливо проговорила Ким. Сердце ее забилось при одной мысли о том, что сейчас она увидит свидетельство, использованное против Элизабет.
Джон взялся за телефон.
— Сейчас мы посмотрим, на месте ли мистер Небольсин. Когда я разговаривал с ним, он был на месте, но у него несколько кабинетов, потому что, строго говоря, он отвечает за целый ряд маленьких музеев и коллекций, разбросанных по территории Гарварда.
Джон коротко поговорил по телефону. В середине его он показал Ким большой палец.
— Вам повезло. Он у себя и примет вас, если вы подойдете прямо сейчас.
— Я уже иду! — выпалила Ким.
Она поблагодарила Джона и через несколько минут входила в массивное классическое здание корпуса А, украшенное дорической колоннадой. В дверях ее остановил охранник, но удостоверение Массачусетского госпиталя послужило ей пропуском.
Ким поднялась на пятый этаж. Налево от входа простирался длинный коридор, где, собственно, и располагался музей. Он состоял из многих расставленных вдоль стен ящиков, передние стенки которых были выполнены из стекла. В ящиках лежали примитивные хирургические инструменту прошлых веков, которые заставили бы содрогнуться даже стоика; там же можно было увидеть старые фотографии и анатомические препараты, демонстрирующие те или иные патологические проявления. Среди таких препаратов было много черепов. В одном из них было отверстие, начинавшееся в темени и открывавшееся в глазнице.
— Очень интересный случай, — раздался рядом чей-то голос. Ким обернулась и увидела мужчину, слишком, по ее мнению, молодого для должности смотрителя музея. — Вы, должно быть, Кимберли Стюарт? Меня зовут Карл Небольсин.
Они пожали друг другу руки.
— Видите этот штырь? — спросил Карл, показывая Ким стальную палку длиной около пяти футов. — Это трамбовочный стержень. Такими раньше забивали в породу порох и глину при производстве взрывных работ. Так вот, получилось так, что этот штырь вошел в голову владельца этого черепа. Но самое поразительное, что этот человек поправился, он выжил.
