сейчас.
— Я не слышал, чтоб его звали по имени или по титулу, но он точно не сам правитель. По слухам, Эльгар такой толстый, что из дворца выбраться не может.
— Попробуй припомнить, кем он может быть.
Готфрид не смог. Плаен почти не рассказывал о современном положении великой когда-то державы. Разве что обозвал ее однажды чахлым отголоском прошлого, витающим в фантазиях и отчаянно пытающимся продержаться в безжалостном, коварном настоящем.
— Присматривать нужно как раз за полководцем и за Мулене, — рассудил гном. — Толстяк интриган, но мелкий, предсказуемый, опасный только для неосторожных. А вот старик… Кто он, почему, зачем — ничего не пойму… Это еще что?
Рогала дернулся, прислушиваясь, чуть ли не ушами зашевелил, затем прошептал:
— Бери меч!
— В чем дело?
Коротышка постучал себя по уху.
Теперь и Готфрид уловил осторожные шажки. Шатер окружили. Подошли со всех сторон, перерезали растяжки, и купол начал заваливаться.
Юноша ударил — завертел клинком, рассек материю, высвобождаясь из ловушки. Выпад — и Добендье скосил двоих, остальные разбежались.
— Стремительно и мощно, — отметил Рогала. — Как раз по мне. Учишься, парень. Как думаешь, кто их послал?
— Так открыто, средь бела дня? Они и сами вряд ли знают. Эй, ты где?
Гном исчез. Только тут и там мелькало меж палаток нечто волосатое — Тайс ретиво преследовал нападавших.
Не обращая внимания на зевак, Готфрид подтащил убитых друг к дружке и принялся чинить шатер. Дурацкая затея! Притом еще приглядывал, чтоб никто не наложил рук на трупы: обыскать их следовало без постороннего вмешательства.
«Скоро думать по-гномьи начну, подозревать всех и каждого», — мысленно заметил юноша.
Послышался лязг доспехов — Готфрид резко обернулся, но тут же потупился в смущении, завидев посланцев императора. Он-то думал, Мулене первым явится.
Толпа зевак растворилась, и Меченосец принялся осматривать тела, едва ли надеясь найти что-либо полезное.
Само собою, ничего. У обоих — лишь золотые монеты бильгорской чеканки. Теперь известно, что заплатили очень хорошо, но вот кто? Вряд ли бильгорец — кто ж себя подставит?
— Несчастный случай? — осведомился имперский вояка.
Готфрид огляделся: солдаты окружили, стали кольцом спинами внутрь. Защищают? Или наоборот?
— С этой парочкой? Да.
Как легко слетели с губ последние слова, а ведь он людей убил. В самом деле, привыкаешь.
— Это торуньские бандиты, переодетые воинами.
— Что произошло?
Готфрид рассказал.
— Понятно. Значит, началось уже. Они за мечом приходили. Быстро, однако.
— Их про запас держали, — пояснил юноша, копаясь в обрывках чужой памяти. — Для покушения, но для другого. А чего они от меня хотели, понятия не имею.
Нападавшие и сами не ведали. Главарь, наверное, знал, но ему повезло удрать. Может, их и послали затем, чтобы Рогалу отвлечь и поговорить с Меченосцем наедине? Невероятно, но вдруг? Готфрид посмотрел в глаза старику, проверяя догадку, но лицо у того было абсолютно непроницаемое. Что ж, попытка не пытка, попробовать все равно стоило.
— Я знаю, кого вы представляете, — вновь заговорил юноша. — Но кто вы, мне вспомнить не удалось.
— Йедон Хильдрет, граф Кунео, командир Олданской гвардии и глава имперского генерального штаба.
— А, я мог бы и догадаться. Бывший наемник. Битва при Авеневоли и прочие подвиги. У вас теперь графский титул? Вы замечательно продвинулись. Да, мне следовало бы и самому додуматься.
Йедона Хильдрета, сильнейшего полководца Андерле, знали по всему Западу — и побаивались. Готфрид поразился собственной наглости. Не иначе меч дерзости прибавляет.
— Конечно, кого же еще мог послать повелитель? — добавил юнец.
— Держава награждает верных слуг, — улыбнулся Йедон столь же задорно, как при осмеянии Мулене на совете.
Готфрида кольнуло неприятное подозрение: собеседник без труда угадывал его мысли. Если верить слухам, Хильдрет вполне мог подослать убийц, однако не столь расточительно и бездарно. Это стиль красного магистра. Граф действовал бы искусней, осторожней, чтобы ни в коем случае не запятнать чести империи. Он душой и телом предан своему господину и пламенно верит в могущество Андерле. Говорят, Йедон — вероятнейший преемник Эльгара.
Престол в Сартайне не переходил от отца к сыну. С незапамятных времен властители Андерле выбирали наследника сами, обычно при одобрении жителей столицы. Если согласия не было, город раздирала смута до тех пор, пока сильнейший вожак не садился на трон и не усмирял дерущихся.
— Теперь ты знаешь, кто я, — ответил Хильдрет и улыбнулся — будто из вежливости после неудачной шутки. — Так и ты назовись.
— Простите, сир?
— Сынок, сам посуди: явился с вражеской стороны, да еще с мечом, который лучше б не вытаскивать на белый свет. А вдруг ты агент врага? Откуда нам знать? Может, недавняя битва на границе — лишь искусный розыгрыш.
Готфрид хотел возразить, но понял, что Хильдрет прав. На что союзникам полагаться? На его с гномом слова? Речам Рогалы с незапамятных времен нет никакой веры.
— Лично я на твоей стороне, пусть и нет доказательств твоей искренности. Но что это меняет? Практически ничего. Меня другое тревожит. Твое выступление на совете доказало лишь то, что ты совершенно не разбираешься в происходящем к западу от Гудермута. Очевидно, политика тебе едва ли доступна, однако ты посмел отчитывать королей и высмеивать глав Братства, даже не понимая, о чем говоришь. Сынок, я сильно сомневаюсь в твоем уме. И даже в том, что он твой, а не гнома Рогалы. Кто ты — новый Грелльнер? Турек Арант?
— Я — то, что вы видите, граф. Тайсу я тоже не понравился. По правде, он расстроился куда сильнее меня при первой встрече. Да, я наивен, меня ни политике, ни прочим премудростям не учили. Не по собственной воле я стал Меченосцем — и в мыслях не было!
— Равно как и у Турека Аранта.
— Но я не хочу идти его дорогой. Граф, я знаю древние сказания. Мой путь будет благородным, — заверил юноша и вдруг добавил, поддавшись мгновенной слабости, прикосновению страха: — Конечно, если Зухра пожелает.
— В том-то вся и суть.
— Мне бы хотелось, чтобы было иначе, но что сделаешь?
— Кажется, ты неплохой парень, и потому я скажу тебе, твоему гному и Зухре, если она слушает: Андерле не позволит снова уничтожить себя.
Готфрид улыбнулся, но не стал возражать: империя теперь слишком слаба для угроз.
— Граф, давайте не будем ссориться из-за того, что только может случиться, — ответил он. — У всех нас слишком много насущных бед, не время тревожиться о воображаемых. Не беспокойтесь о Добендье.
— Но я обязан, сынок, я обязан. За ним числятся сотни страшных дел.
— Да, конечно, — подтвердил Готфрид с деланым равнодушием. — Но надеюсь, на этот раз будет иначе.
