седле: на мгновение показалось, будто чудовищное ничто, небыть сосет его разум.
Миньяк и Меченосец переглянулись. Свита отступила на безопасное расстояние. Тоал подошел ближе.
По земле скользнула тень. Готфрид посмотрел на летуна, затем — на Алера. Странно, он ожидал встретить постаревшую копию Гердеса Мулене, а миньяк оказался крепким жилистым мужчиной, чуть за тридцать, с лицом вовсе не злым, а улыбчивым. Правда, колкие глаза постоянно что-то оценивают, рассчитывают. Окна в холодную, темную душу того, кто непрестанно думает, как преумножить свою власть и силу. Алер напоминал Йедона Хильдрета, столь же упорного и упертого.
Алер снова раскинул руки.
— Подходи ближе, Меченосец. Поговорим!
Добендье жадно задрожал.
— Убей его, пока можешь! — взмолилась Лойда. — Он обманет тебя!
— Несомненно. Или я его.
Готфрид не боялся. Миньяк явно искал не драки, а мирного соглашения. Переборов мысли о Касалифе, юноша сказал:
— Я слушаю!
— Здесь?
— Хорошо, в библиотеке, — согласился Меченосец, озираясь. — Ты и я, никого больше.
Он стиснул эфес, глядя противнику в глаза.
— Не исключаю, что вернется лишь один, — добавил юноша.
Гасиох снова расхохотался.
— В библиотеке? — переспросил миньяк.
— В подземном городе, где ты откопал этих чудищ. — Готфрид указал на тоала.
— Ты про Анзорг? Так пойдем.
Алер слов попусту не тратил.
— Не уходи! Они меня в жертву принесут! — завопила Лойда.
Башка глумилась и хихикала, а меч, хоть и в ножнах, довлел над душой, вытягивал все живое, оставляя лишь равнодушие. Принесут, не принесут — мне какое дело?
— Тебя никто не тронет, — сказал миньяк, глянув на свиту, и будто в камне высек, незыблемо и нерушимо.
Демон тоже не хотел оставаться, но уговаривал взять его с собой без особой страсти.
— Только кота в мешке не выторгуй, — посоветовал он на прощание.
— Не пойму я тебя.
— Вот и ладненько-чудненько! Какая ж от меня забава, если я ясненький-понятненький буду? Ровно ведь никакой.
Тоал разрешения не спрашивал. Он спешился, взял копье и двинулся следом.
— Сгинь! — приказал Алер. — Морхард Хогребе, повелеваю: иди, откуда пришел! Именем Хучайна Великого заклинаю, изыди!
По спине Готфрида пробежал холодок. Где же он слышал это имя? Кажется, из гномьего рассеянного бормотания. Хучайн — ровня Зухре, иногда друг, чаще — соперник.
Мертвец не отставал.
— Этого я и боялся, — вздохнул миньяк. — Разрыв полный.
— Если имя Хучайна бессильно, может, он меча Зухры послушается?
— Не стоит, пусть идет. Если не ошибаюсь, с тобой его бестелесный собрат — его-то не остановишь.
Готфрид пожал плечами и последовал за миньяком, но тоал Морхард вдруг застыл, будто прислушиваясь. Постоял так немного, затем отковылял на три шага и уселся на камень. Получил приказ от Нероды?
Алер вел в туннель, явно выкопанный недавно. Пройдя с десяток шагов, он замер и произнес нараспев:
— Внемли: пред тобой дитя отца, Хучайна Великого, и носитель гнева матери, Зухры Скорбящей, Убийцы Сына! Трижды я повторю: впусти нас! Впусти нас! Впусти нас! Во имя Хучайна Великого — впусти!
Во тьме зашевелились. Лица юноши коснулась шелковистая паутинка, словно проворные, волшебно легкие пальцы. Непрошено на языке родились слова: «Во имя матери, Зухры Владычицы Моря, — впусти!»
Ощущение на щеке исчезло.
— Пойдем! — позвал Алер.
Коридор был короче и куда удобней бесконечных подземелий Рогалы, но, преодолев его, Готфрид вздохнул с облегчением. Отделаться от ощущения, что в темноте, совсем рядом, движутся голодные древние твари, не получалось.
— Это и есть Анзорг, царство вечного мрака, — пояснил миньяк. — Город ночных людей — тех, кого в ваших легендах зовут эльфами и троллями. К сожалению, в Войне Братьев погибли почти все, остались лишь стражи у входа. В конце битвы выжившие хотели схоронить уцелевшее добро здесь, под надежной защитой, но не успели. Рассчитывая спастись, они не учли слишком многого. Прежде всего, меч по имени Добендье и щит Дрибрана.
С минуту Готфрид стоял, оцепенев от изумления: насколько хватало взгляда, простиралась исполинская пещера, и — поселение под ее сводом. Тысячи, миллионы летучих огоньков плавали и кружились над ним, подхваченные сквозняком. Искорки порхали, метались шаловливыми бабочками, ныряли, стремительно взлетали, будто стрижи ввечеру. Разноцветные, игривые, они то и дело вспыхивали новым оттенком, словно заскучав от прежнего.
— Что это?
— Неизвестно. Мои лучшие колдуны изучали их, но без толку. Живые они или плод магии — не разобраться. Огоньки не даются в руки, а если поймать, обездвижить — умирают, не оставляя ничего пригодного для исследования. Возможно, поймем, когда расшифруем письмена ночного народа.
— Вы до сих пор не можете их понять?
— Пока доступны лишь пиктограммы. Гадаем, тычемся вслепую, ломимся, будто варвары в чужой храм. Ведем себя как олдани и хатори в павшем Сартайне. Возможно, мы упускаем самое главное из-за банального неумения распознать.
Он остановился.
— Земля, воздух, вода и огонь — четыре стихии. А пятая — что? Нечто, превосходящее остальные, нейтральное, всегда стоящее в стороне. Теперь оно мертво.
О чем это он? Бредит?
— Зачем ты привел меня сюда? — спросил Готфрид.
— Ты сам попросил, я пошел вместе с тобой, — ответил миньяк и снова поспешил вперед. — Мы — пешки. Движемся, как приказано. Ты — фигура Зухры, я — Хучайна.
— Не иначе, слова Тайса Рогалы, — заметил Готфрид и тут же поразился собственной дерзости.
Ведь вовсе не хотел грубить, само выскочило. А может, всякая уверенность, особенно публичного сорта, надменная и оскорбительная, — попросту выходки перепуганного вздорного мальчишки, спрятавшегося под затверделой маской взрослого?
— Наша встреча не случайна, — сообщил Алер. — Мир качнулся в обратную сторону, время потекло заново и понесло меня с собой. Я не тот, кем себя мнил, — не лучший вождь и вовсе не полководец. Я хорош только в магии. Послушай, что мне открылось, Меченосец, хотя, конечно, со временем и сам поймешь. Как все мы. Послушай: всякая власть и погоня за ней — самообман. В бесконечных бегах преступаешь себя, незаметно теряешь собственное «я». Хватаешь больше, чем можешь унести, а потом, прозрев, бьешься насмерть, пытаясь спасти то, чем владел с самого начала.
Наивные поучения. Он совсем как Плаен, право слово!
— Что, Нерода взбунтовался? — спросил Готфрид.
— И Нерода, и тоалы, и те, кого я считал верными офицерами. Я не справился с войной на Западе. Не
