Придворный охнул, на лице его изобразилась борьба страхов, в которой ужас перед Добендье быстро пересилил. Через две минуты перед Меченосцем распахнулись врата огромного зала с нефритовым полом.
Клинок задрожал и едва слышно загудел. Он вспомнил: здесь, перед алебастровым троном, таким огромным с виду, хоть и стоит в дальнем конце зала, Турек Арант зарубил Каркайнена. Пол остался пунцово-алым там, где пролилась кровь Бессмертного Близнеца.
Стража слаженно затопала и встала образцовым строем перед непомерной оплывшей тушей. Отличные охранники, проворные, опасные вояки — цвет Олданской гвардии.
Готфрид ощущал присутствие Нероды и подходил осторожно. Вот же она, в этой чудовищно обрюзгшей массе на троне, отзывавшейся на имя Эльгар! В тот миг, когда угасавшая надежда расправила крылья, когда судьба сделала империю единственной силой, способной снова объединить королевства, ее повелитель лишился души, превратился в марионетку демона! Последние романтики Запада… Невенка перебила их одного за другим, разнесла иллюзии вдребезги, а их приверженцев перед смертью ткнула носом в страшную правду. И пусть новый фантазер стоит перед нею с Великим мечом в руках — что он сможет сделать? Мечта мертва. Здесь Нерода уже выиграла, и это ничем не изменить.
Гибель Андерле потрясла юношу сильнее, чем смерти Анье и Лойды. Империя была последней волшебной сказкой его детства. Но суровый голос вторгся из глубин души, зарокотал, затвердил непокорно: она жива! Йедон Хильдрет, решительный упрямец, не изменился. Что ж, шанс есть. Зыбкий, малый, зависимый от силы и воли графини Кунео. Дочь солдата, девчонка олданской крови, она едва попала в фальшивый и страшный мир политики. Как справится дитя с обманчивой и безжалостной придворной жизнью?
— Она — плоть от плоти моей, — твердил Хильдрет.
Жаль, встретить ее не довелось. Пусть она и истинная дочь своего отца, но что ее упорство против подобных Невенке Нероде? Однако, в самом деле, наперед судить опрометчиво.
С легким раздражением, едва заметив, Меченосец отбил атаку гвардейцев. Обезумевший Блибель дико завопил, и изо всех дверей хлынули солдаты, бросились на огорошенных вентимильцев.
Готфрид будто стоял в стороне, наблюдая за убийственной машиной. Сартайнцы все набегали, вокруг громоздились кучи тел. На нефритовом полу кровь стекалась в глубокие лужи.
Затем схватка закончилась — через час ли, через день? Никто больше не нападал. В зале остались только генерал Трака и Меченосец с Добендье, накормленным бесчисленными жизнями. Клинок теперь был сильнее, чем когда-либо. Неважно, где убивать и зачем. Он — орудие Зухры. Ее голос.
Готфрид открыл рот, готовясь произнести вложенные госпожой слова, и что-то внутри сумело услышать, понять их смысл.
— Нерода, сейчас мы сочтемся — раз и навсегда.
Казалось, шепчет, хрипло и сдавленно. Но почему же дрожат стены?
— За все содеянное тобой, за то, кем ты стала, ты умрешь последней смертью и больше не воскреснешь.
Туша на троне шевельнула пальцем, и из-за алебастровой громады вышли уцелевшие тоалы, неся Гердеса Мулене. Они тащили на цепи, словно собаку, спотыкающегося гнома Рогалу.
— Вы ослепили его!
Зал заполнился злобным хохотом — один из черных слуг оказался демоном Гасиохом, к чьей голове вернулось тело. Он дергал поводок и глумился на каждом шагу.
Что ж, снова провели. Но пока не победили. Пусть попробуют! Нерода еще узнает, что почем. Гасиох, хитроумный бес, все это время шпионил для нее. Лучшего разведчика и не придумаешь! Узнает и он. К гному же Готфрид не испытывал и тени жалости. Зухра безразлична к своим орудиям, и ее Меченосец тоже.
Первый тоал даже не успел защититься, второй отбивался недолго.
Трака напал на демона с особой яростью, присущей господам восставших рабов. Гасиох растаял дымом, завопив удивленно и отчаянно, а напоследок проклял Нероду. Готфрид расхохотался, и смех его громом покатился по залу. Изменник не смог предугадать собственной гибели — колдунья предала его.
— Чтоб ты горел вечно! В одиночестве! — крикнул Готфрид, и бес канул в небытие.
Меченосец повернулся к трону. Толстяк Мулене задрожал, императорская же туша сладко всхрапнула. Юноша шагнул к ним.
— Стой, там ловушка! — завопил слепой гном.
Тысячи скрытых отверстий изрыгнули тучу отравленных стрел, затемнив залу. Щит ожил, обволок хозяина сиянием, и наконечники застучали по нему, будто дождь по крыше. Траке повезло меньше. Охнув, тот вытянул руку на восток, словно желая выдернуть себя из имперского зала, бросить к далекой родине. Так погиб последний вентимилец, ступивший в императорский дворец Андерле.
Но с предсмертным вздохом генерал изверг и лютое заклятие — тело его превратилось в столп яростного света, и нефрит расплавился под ногами. А когда сияние рассеялось, склубилась смрадная туча и из ее глубин явился кошмар: в дюжину футов ростом, человекоподобный до пояса, выше — беснующийся комок щупалец. Демон прыгнул и принялся выдирать кровавые клочья из императора.
Идиот, он что, не замечает? Готфрид распинал стрелы, освобождая проход. Нерода-Мулене замер в нерешительности.
Перевоплотившийся в демона вентимилец наконец понял, что произошло. Он оторвался от Эльгара и кинулся на магистра. Нерода, озадаченная внезапной атакой, едва уклонилась.
Из ниоткуда с диким воем принесся вихрь ножей, забарабанил по щиту, впился в Траку. Тот завопил и снова бросился на противника. Готфрид же ступил в тучу клинков, чтоб ударить отвлекшуюся Невенку. Рогала, скользнув по-змеиному, удрал от опасности. Гном хоть и слеп, в ситуации по-прежнему разбирается прекрасно.
По нефриту между Неродой и Меченосцем пробежала трещина, разверзлась широко. Фарон затрясся, будто выбравшийся из воды пес. Послышались стоны, крики, грохот: целые крылья дворца обваливались. Готфрид пытался нашарить в памяти заклятие Алера, которое завалило камнями пролом в битве при Касалифе, но не нашел его. Миньяк стал столь же уклончив и боязлив, как Анье с Лойдой.
Что ж, Меченосец побежал вдоль края пропасти, отыскивая место поуже. Сквозь стрельчатые окна залы плыл дым, огонь пожарищ подсвечивал его желто-алым.
Готфрид ухмыльнулся: Нерода колеблется, не хочет схватиться один на один. Но ведь и не отступает — почему?
Правда, пока ее занимало наследие Траки. Демон вдруг замер, неуверенно закачался, мяукнул вдруг, будто котенок, — и бросился на Готфрида!
Тот поднял посох, выпавший из рук генерала, и принялся охаживать тварь, как старый хозяин воспитывает тростью расшалившегося пса. Бес заметался, пытаясь ударить, а Готфрид тыкал и бил до тех пор, пока чудище, завыв, не бросилось прочь из дворца.
— И вот наш герой напустил князя демонов на невинных людей.
Что это? Готфрид обернулся, пораженный. Не иначе впервые услышал голос самой Нероды: это ехидство едва ли могло исходить от Гердеса Мулене.
— Всяко лучше, чем Королеву ада, — усмехнулся юноша и попробовал ногой край пропасти.
Наверное, не стоит и пытаться ее разъярить в надежде на глупость. Нерода вряд ли что-нибудь совершает необдуманно, даже если способна гневаться. Хотя, скорее, ей в равной степени чужды и злоба, и радость, как и Меченосцу сейчас.
Вдруг, к немалому изумлению, из глубин вынырнула душа миньяка. Ощущение немногим отличалось от тех, что сопровождали появление Турека Аранта.
— Используй посох, — прошептал Алер. — Повторяй за мной!
На лице Верховного магистра застыла гримаска удивления. Готфрид посмотрел противнику в глаза и, проговаривая, словно попугай, слова духа, швырнул посох в пропасть.
Поднялся грохот, повалил дым, и на секунду над расщелиной протянулся мост. Меченосец в мгновение ока переметнулся на другую сторону — Нерода не успела и шевельнуться. Не слишком ли легко? У нее всегда в рукаве пара козырей.
Или она уже сдалась, утомленная чередой неудач и поражений? Глядя на безоружного с виду врага на нефритовом полу, запятнанном кровью Каркайнена, пытаясь уразуметь, какой ловушки ожидать, Готфрид
