больше, чем хирургов-Проводников. О Мастер-Целителях я уж и не заикаюсь. Нас можно было пересчитать поименно, за всю историю Академии. Поэтому я не рассматривала подготовку по личному приказу Устинова, как что-то серьезное. Надо, значит надо. Тем более, где бы я еще научилась стрелять из снайперки и собирать бомбы, сделав невинные покупки в хозяйственных магазинах гроллов? Заодно я соответствующий раздел химии подтянула. Хотя, конечно, в школе так углубленно эту дисциплину и не проходят, ограничиваясь классической химией. Оно так безопаснее для обычных детишек будет.
Но детишек с мощной боевой энергоматрицей у нас, в Федерации, обучают, скажем так, специфически, под заботливым крылышком генерала Устинова, на его «курсах для одаренных детей». Правда-правда — так официально их и называли, и по легенде, официально, мы там чем угодно занимались, но не военной подготовкой. Ведь Мирным Договором диверсионная деятельность запрещена, и у нас таких явлений нет и быть не может.
Марков даже устроил разнос нашему Министру Обороны. Он запретил мне тратить время на всякие глупости, и я, в общем, была с ним согласна — тайных полевых агентов, способных работать на территории гроллов у генерала Устинова было более чем достаточно. Одним больше, одним меньше — невелика потеря. А Мастер-Целителей было на несколько порядков меньше. Так что я в этом была полностью согласна с Александром — нечего гоняться за двумя зайцами. Я — Мастер-Целитель, и точка. Так что после того, как Марков разругался с Устиновым, я прекратила свое обучение на «курсах для одаренных детей». А жаль — был там один очень симпатичный мальчишка, которому я, остолопу, безуспешно строила глазки целых две недели. Но мальчишек в этом возрасте, как я поняла, взрывчатка и стрельба из снайперки, кажется, интересует намного больше, чем симпатичные девчонки, и мне не обломилось — даже подружиться толком не удалось…
Убедившись, что от меня в операционной будет толк, хирурги-Целители начали использовать меня ассистентом — для откачки Черноты и синтез-операций. Причем сразу же — после зачисления на первый курс Академии Проводников. Поэтому я начала проводить свои самые первые, сложные операции еще лет в десять, даже еще не приступив, как требуется, к изучению анатомии человека — училась в перерывах между операциями, на которых мне ассистировали опытные хирурги-люди. Которые не могли, как я, синтезировать ткани человека.
Дело в том, что гролловские стационарные и переносные операционные, управляемые ментально, рассчитаны-то на гроллов-Целителей Семей Арес и Роон, а не на людей! Поэтому хирурги, которых я захватывала глазами и вводила в мысленное Единение со мной, использовали меня как ментальный интерфейс, работая с гролловской аппаратурой синтеза. И подсказывали мне на ходу, что для синтеза локтя, кисти или колена человека требуется вот здесь проложить сухожилие, а там — артерию. А здесь неплохо бы разместить хрящевую ткань, переходящую в кость. И все это необходимо промоделировать на компьютере операционной, прежде чем формировать подменную синтез-матрицу. И так далее.
Я, в общем, чувствовала себя полной дурой. Каким-то бестолковым автоматом-синтезатором, которым управляет опытный человек-хирург. Не понимала поначалу ничего из того, что запихивали в мою голову матерые хирурги. Но синтез-операции вот так — в Единении с мыслями хирурга-оператора, обычно и проходили. Другого пути нет. Мне просто попались опытные, талантливые, а, главное, очень терпеливые хирурги, которые понимали — большего от десятилетней невежественной дуры не добьешься.
Они, особенно Александр Марков, даже радовались тому, что мне, несмотря на маленький возраст, хватало выдержки и терпения на то, чтобы выстоять на ногах ужасненько длинные по времени марафоны из нескольких операций подряд — тогда была жуткая очередь на синтез-операции. Хирурги радовались, что я не испытываю отвращения и тошноты при виде жутких ран, как другие, более старшие студенты. Способна их выдержать. А главное — мы с самого начала, по большей части, давали хороший, положительный для пациентов результат. Так что, несмотря на неудачи, я все же продолжала учиться. В Единении это, оказывается, происходит очень быстро. Доучивала анатомию человека уже позже. Пока не начала чувствовать и считывать суть пациента, его биологическую матрицу.
Мне говорил о такой возможности Марков, но и он был удивлен, как быстро я освоила это элитарный медицинский прием, известный кроме Маркова всего трем Мастер-Целителям Федерации, из семей потомственных православных Целителей, прибывших на Новую Женеву около ста пятидесяти лет назад, еще задолго до Катастрофы. А я, за пару лет и несколько сотен операций, даже и не заметила, что как-то незаметно заматерела. Быть может, еще потому, что род Смирновых и Сотниковых тоже принадлежал к линиям крупной православной конфессии, духовные лица которой зачастую могли исцелять одним лишь прикосновением рук. И это заставляло меня задуматься о том, что гроллы воровали представителей этих семей намного чаще не просто так, а преследуя свои какие-то никому неведомые планы. Они относились к нам не как к живым людям, а как к ценным лабораторным экземплярам. Носителям определенных, закрепленных столетиями генетических признаков.
Именно это убило мою мать и искалечило мою судьбу, ведь Надежда в какой-то мере умела исцелять прикосновением, хоть и избрала путь артиста, певицы. И православная община даже назначила ей, как и мне, звание духовного лица низкого ранга, означающее, что наш дар благословлен православной церковью, является божьей искрой, предназначив нас, Целителей, служению остальным людям, на их благо и процветание.
Я действительно начала чувствовать каждую клеточку и орган в своих пациентах. И изучала не только гролловскую технику синтез-операций, но и наши, проверенные веками методики. И приступила к изучению очень сложных глазных синтез-операций — очередь ослепших от Черноты, ждущих операции пациентов в те годы просто ужасала! Затем начала оперировать сложных пациентов, за редким исключением, в одиночку. Ассистенты за операционным столом мне уже были не нужны.
Никто не спрашивал меня — не хочу ли я стать кем-нибудь другим, а не врачом? Федерации были нужны Мастер-Целители, и точка. Я даже классического образования-то не получала. «Какая математика, химия, физика!? Давай зубри анатомию человека! Читать, писать умеешь — так чего тебе еще надо!? Появилось свободное время? Так давай ступай в операционную — люди месяцы ждут своей очереди на синтез-операцию, а ты тут прохлаждаешься!»
И все же я любила свою работу. Любила то, что могу хоть как-то использовать во благо тот дар, который был заложен во мне еще моими предками и родителями, а не тем, что со мной сотворили в детстве гроллы, изуродовав меня. Зачем, спрашивается, врачу боевая энергонматрица!?
Я нашла свое место в жизни. И сейчас, в двадцать два с половиной, могла сказать, что не жалею о том, что стала Мастер-Целителем и Старшим Проводником Корто. К окончанию Академии Проводников я уже подобралась к таким сложным операциям, которые были по силам лишь одному Александру Маркову и его лучшим ученикам. Он-то и посоветовал мне взять на себя северо-восток Федерации, Округ Корто. Горный район, в котором жилось ох как несладко. Мы и выдвинулись-то туда потому, что именно на северо-востоке по сведениям нашей разведки все еще гнездились тайные стоянки и базы гроллов- ренегатов.
Что ж, разведка и наши аналитики ели свой хлеб не зря — наши глубокие рейды, вплоть до побережья, принесли гроллам-ренегатам немало хлопот, не говорю уж про их найденные и уничтоженные нелегальные базы.
К тому же, немецкие поселения хоть и не входили в состав Федерации, сохранив во время войны с гроллами свой нейтральный статус, но мы, в общем, ладили с ними очень хорошо. А подземная трасса «Лос Анжелес — Новый Веймар» к тому времени уже была проложена Александром Марковым, и я, таким образом, смогла бы в сложных случаях лечить ключевых пациентов из немецких поселений либо в операционной Лос-Анжелеса, либо в самом Новом Веймаре.
Немцы просили об аренде хотя бы одного Мастер-Целителя для глазных операций уже несколько лет. Они не могли доставлять своих пациентов по воздуху, шаттлами мобильно, в требуемом количестве, а застарелые глазные операции мог проводить только Александр Марков, который и так не мог управиться с потоком пациентов из столичного и соседних Округов. Поэтому, когда мы уничтожили заторы из слепых пациентов в Новом Киеве, я и отправилась в турне по стране, оказавшись в итоге в Лос Анжелесе и застряв там надолго. А затем уж на пару месяцев застряла в Новом Веймаре — немцы ошалели от такой возможности, и я за девять недель прооперировала около тысячи двухсот пациентов. В том числе — огромное множество слепых, потерявших всякую надежду на выздоровление. Некоторые из них были слепы уже по несколько лет. А немецкие хирурги, которых я натаскивала за это время на глазные операции,
