К дому подходил Генри Морли. Розамунда и Эндрю метнулись к нему, но он убил их надежду, крикнув издали:
– Ее нашли?
Эндрю тяжело выговорил в темноту:
– Нигде нет… – Он вдруг заметил, что Генри не один. – Дженнифер! Тебе не следовало выходить!
– Я не могла усидеть дома. И… смотрите, что я нашла. – Она протянула грязный башмачок. – Может, это ничего и не значит… он был весь в грязи…
– Дай-ка! – Розамунда выхватила башмачок и поднесла к свету. Пощупала помпон и разглядела под слоем грязи ярко-голубую подметку. – Это один из тех, что были на ней вечером. Новенькие – куплены на прошлой неделе. Где ты его нашла?
– За лесом, чуть поодаль от тропинки к нашему дому.
– У… у воды?
– Нет, довольно далеко от реки, хотя и валялся в луже.
– Выходит, она шла на мельницу… ко мне… – Розамунда горестно поглядела на отца, Эндрю и Дженнифер. – Идемте в дом. Подождем немного.
Эндрю взял у Генри фонарь и посветил всем. В холле он обратился к Розамунде:
– Нужно поставить его в известность. Но если крикнуть, он примет это за условный сигнал.
– Давайте все-таки подождем. Идемте на кухню, там теплее.
Дженнифер застыла в изумлении. Несомненно, ее поразила новая роскошная мебель.
На кухне Розамунда представила Мэгги членов своей семьи – включая Эндрю. При этом ей пришло в голову: насколько же больше она знает о нем, чем о человеке, за которого вышла замуж! Во всяком случае, гораздо больше хорошего.
А что хорошего можно было припомнить о Майкле Брэдшоу? Только слепую, беззаветную любовь к убогой дочери. Но разве в основе этой любви не лежала ненависть к жене, стремление свести с ней счеты? Однако… если правда, что жена всем сердцем любила девочку, для Майкла было бы логичнее ее ненавидеть.
Но это противоречие тотчас изгладилось из памяти, потому что, вернувшись с лампой в гостиную, Розамунда обнаружила там без сил развалившегося в кресле Майкла. Она непроизвольно вскрикнула; он повернул голову.
– Ты… ты меня испугал. Не знала, что ты дома.
– Я только что вошел.
Интонация, с которой он это произнес, заставила Розамунду забыть обо всем на свете. Куда только делось его прежнее высокомерие? То был глухой голос убитого горем человека. Розамунда рванулась к Майклу. Он тем же тоном вымолвил:
– Я услышал на кухне голоса, но не смог заставить себя войти. – Он поднял глаза на Розамунду, стоявшую прямо перед ним с лампой в руке, и заключил: – Никому не пришлось подавать условленный сигнал…
– Моя сестра нашла башмачок Сюзи.
– Где? – словно подброшенный невидимой пружиной, Майкл взвился из кресла и сгреб Розамунду в охапку – вместе с лампой.
– За лесом… но не у самой реки.
– И все-таки она направлялась к реке… Ты была у Гусиного пруда?
– Да – и побывала на канале…
Розамунда смотрела в сторону. Майкл отпустил ее и отвернулся.
– А ваш друг Эндрю?
– Прошел берегом Уисси до самого дальнего загона для скота… Принести тебе что-нибудь выпить?
Вместо ответа он сказал, уставившись в одну точку на ковре.
– Поиски прекращены до рассвета. Пойду-ка я тоже на пруд. Там густые заросли камыша. Потом срежу угол к дайке, поднимусь на мост, дойду до шоссе… и снова пойду на реку. Попроси Эндрю позвонить в полицию.
– Конечно. Может, ему пойти с тобой?
– Мне не нужны провожатые! – он на мгновение стал собой прежним: надменным и самоуверенным. – Помнишь, я рассказывал о своей судьбе? Стоит к чему-либо прилепиться душой, как у меня это отнимают. Люди скажут: оно и к лучшему… теперь у него развязаны руки… счастливый исход… Да – счастливый исход! Потерять смысл жизни. Единственное существо, которое пробуждало в моей душе все самое светлое…
Розамунда так сильно дрожала, что пришлось обеими руками вцепиться в лампу, чтобы не уронить ее. Наконец она поставила лампу на стол. Майкл прорычал:
– Это что, обычные женские штучки – изображать сострадание – или тебе ее действительно жаль?
– Майкл! – с горечью вскричала Розамунда. – Ты несправедлив!
– А ты справедлива? Лезла вон из кожи, чтобы навязать мне жену, которая давным-давно умерла! Я в этом точно так же уверен, как в том, что мне не хочется жить.
