Он по-прежнему молча смотрел на нее. 'Наверное, считает меня круглой идиоткой, которая по ночам носится по болотам в поисках врача для горького пьяницы. Убить меня мало!'
Так и не проронив ни слова, Брэдшоу вышел из комнаты. Розамунда чувствовала себя раздавленной.
А что Дженнифер? Сестра тоже смотрела на нее, прижав ладони к пылающим щекам. Только после того, как хлопнула входная дверь, она осмелилась открыть рот: – Ужас! Какое унижение! Дернула же тебя нелегкая притащить сюда этого типа! Окажись на его месте Эндрю, было бы не так стыдно. Но я не верю. Откуда у отца виски? Ты вчера не оставляла его одного?
Розамунда покачала головой.
– Я – нет. С тем же успехом я могу адресовать этот вопрос тебе. Ты никуда не отлучалась?
– Нет, разумеется. Вот только…
– Что?
– Когда мы сидели в кафе – ты ходила в лавку за припоем и всем прочим, – он ненадолго отлучился в туалет; помнишь, там, возле двери, за перегородкой? Ох! – Дженнифер поднесла ладонь ко рту. – Вот когда он и улизнул – в соседний магазинчик. Да! Там как раз торгуют бакалеей и алкогольными напитками. Ему хватило нескольких минут! Ох, Рози!
– Ладно, сделанного не поправишь. Но как же мы не почувствовали запаха? А он, – девушка кивнула в ту сторону, где недавно стоял их гость, – почувствовал!
Она перевела взгляд на побагровевшее лицо отца. Тот прерывисто сопел. Как же она не догадалась?.. Розамунда вышла из комнаты и направилась в его спальню. Там она, встав на четвереньки, заглянула под кровать. Где же бутылка? Она поискала в шкафу – с тем же результатом. Дженнифер тем временем обследовала комод.
– Пусто, – сказала Розамунда. – Просто ума не приложу…
– Слушай, Рози, он ведь мог и не заходить в магазин – это всего лишь предположение. Наверное, тот тип ткнул пальцем в небо.
– Нет, он знал наверняка – так же, как мы с тобой. Я бы и сама сообразила, если бы не паника из-за пожара. Ладно. Здесь мы ничего не нашли – значит, он припрятал ее в другом месте. Стоп! – Розамунда приставила к шкафу стул и, забравшись на него, открыла верхний ящик, где хранилось постельное белье. Она пошарила внутри и тотчас нашла то, что искала, – и даже не одну, а четыре плоских бутылки.
– Целых четыре! – Дженнифер брезгливо рассматривала находку. – А ведь обещал! А, что толку!..
– Ты права – что толку?
– Но как клялся!
– Раньше тоже клялся. Ладно. Идем, выпьем чаю.
– Не понимаю, как ты можешь оставаться такой спокойной, – упрекнула Дженнифер, следуя за сестрой вниз по лестнице. – А завтра нас ждет отвратительный спектакль – так называемое раскаяние.
– И мы, как обычно, простим.
– Я – ни за что. Сказала в прошлый раз – больше не прощу!
– Тогда выходи замуж за Эндрю – единственное спасение.
– Не издевайся, Рози.
Розамунда резко остановилась на пороге кухни.
– По-твоему, я издеваюсь?
– Извини, но так получается. Ведешь себя так, словно ничего не случилось.
– А как надо? Рвать на себе волосы? С этим покончено – много лет назад.
Можно было подумать, что Розамунде не двадцать два, а шестьдесят два года. Она и впрямь никогда не чувствовала себя молоденькой девушкой. Какая молодость, если она с юных лет тащила на себе бремя ответственности за отца – слабохарактерного, и все же родного выпивоху.
Она подсела к камину и подбросила дров. Зажгла масляную лампу. Поставила чайник.
Дженнифер сидела за столом, подперев рукой подбородок. Розамунда устроилась в кресле возле камина. Обе молчали.
В разговорах об отце рано или поздно наступал момент, когда атмосфера накалялась до такой степени, что любое слово грозило взрывом.
Розамунда живо вспомнила первый такой случай – тогда еще была жива мама. Розамунде исполнилось девять, и Дженнифер – одиннадцать лет. 'Не ходи к папе, – сказала мама. – Ему нездоровится, у него болит голова.' Как раз в это время Дженнифер вернулась с урока танцев – не вошла, а ворвалась, громко хлопая дверьми, с балетными туфлями в руке. Розамунда стала упрекать ее за то, что она шумит, когда папе плохо. В ответ Дженнифер накричала на нее:
– Хватит нести чепуху, не то получишь затрещину! Меня тошнит от такого лицемерия! Болен? Как бы не так! Надрался, вот и вся болезнь!
– Как ты можешь, Дженнифер? Папа вовсе не пьян!
– Не будь дурой, – теперь голос сестры звучал тихо и отрешенно.
Девочки сели рядом на кровать, и в доме воцарилась неестественная, страшная тишина. Розамунда поняла: Дженнифер говорит правду. Она вспомнила прежние «недомогания» отца, и у нее прояснилось в голове. Многое стало понятным: например, почему мамины родные не желали с ними знаться. Мать была урожденная Монктон; даже отец время от времени приговаривал: 'Ваша мамочка – из Монктонов, фу-ты,
