Она поняла, что завтра Дональд начнет выяснять с садовником отношения, завтра произойдет столкновение двух характеров. Это случалось и раньше, и Бен, как правило, выходил победителем. Без сомнения, он одержит верх и на этот раз. Симпатии Грейс были на стороне старика – и не потому, что в данном случае, как и во многих других ситуациях, он был прав, а потому, что ее как-то задевало, когда она видела, что Дональд помыкает стариком в саду, почти принадлежащем – по крайней мере, с моральной точки зрения – ему, Бену, и, более того, совсем не принимает во внимание его преклонный возраст. Странно, размышляла Грейс, Дональд никогда не следует своим христианским заповедям в отношениях с Беном, что следовало бы делать хотя бы просто для того, чтобы попытаться заставить его ходить на церковную службу.
Грейс вошла в холл одновременно с Дональдом. Она уже не бросалась, как раньше, ему на шею. Она сразу же заметила, что он раздражен – по всей вероятности, из-за Бена. Однако, когда они прошли в гостиную, он заговорил не о садовнике, а о семействе Тулов.
Миссис Тул действительно чувствовала себя плохо, к тому же ей не давали покоя мысли о дочери: дела Аделаиды шли далеко не лучшим образом – и все из-за этого Макинтайра. Они, Тулы, были для него почти что вторыми родителями. Мистер Тул даже намекнул ему, что не прочь видеть в нем своего зятя, но этот дурак как будто и не понял намека. Такое отношение сильно обижало и мистера Тула, и его жену, не говоря уж об Аделаиде.
Грейс встала перед мужем и, взяв его за руки, привлекла к себе внимание.
– Дональд… Дональд, я… – она замолчала, и сердце ее сделало несколько мощных глухих ударов, прежде чем она закончила – Я хотела бы поговорить с тобой.
На лицо его набежала какая-то тень – или это все еще было из-за Бена? Грейс знала, что когда Дональд чем-то раздражен, он всегда говорит совершенно на другие темы – ей неохотно пришлось принять и эту черту характера мужа.
Он высвободил одну руку и приложив ее ко лбу, произнес:
– Да, да, конечно, – потом добавил: – Не надо просить меня так, будто ты одна из моих прихожанок. Если не со мной, тогда с кем же ты можешь поделиться? – И на одном дыхании продолжал: – Кофе у нас найдется? Моя голова – как наковальня, – наверное, от жары.
Она медленно отпустила его руку, молча отвернулась и пошла на кухню. Там Грейс сняла с плиты кофейник, поставила его на поднос и отнесла в гостиную. Налила чашку для Дональда и села.
Закончив пить, он откинулся в кресле, вытянул ноги и вздохнул. Потом, закрыв глаза, проговорил:
– Итак, моя дорогая, что ты хотела мне сказать? Тело Грейс показалось ей холодным и негнущимся. Ну кто смог бы, глядя на мужчину, сидящего в кресле, вытянув ноги и закрыв глаза, сказать ему. «Я хочу ребенка… пойдем в спальню, ты будешь любить меня, я хочу ребенка» – или что-нибудь в этом роде?
Ее молчание заставило Дональда открыть глаза, хотя он по-прежнему сидел неподвижно.
– Это важно?
– Да.
Он вновь закрыл глаза; Грейс продолжала смотреть на мужа. Его тело как будто свисало с кресла: мягкое, дряблое, с просматривающимся местами жиром, оно уже не казалось ей красивым телом. Только когда Дональд стоял, полностью распрямившись, или быстро шагал с развевающейся одеждой, он производил впечатление атлета. Но она знала, что его тело отнюдь не принадлежит атлету. Она взглянула на его ноги в черных брюках и поймала себя на мысли, что ни разу не видела их обнаженными, да и чувствовала их кожу своими ладонями только дважды… Неужели все браки – такие? Нет, нет, с чувством ответила она сама себе, этого не может быть, иначе в сумасшедших домах было бы куда больше обитателей, чем сейчас. Эта мысль заставила Грейс быстро встать.
Дональд вновь открыл глаза, потянулся и сказал:
– Жаль, что мне еще придется сегодня работать. Ну, моя дорогая, какой важный вопрос ты хотела обсудить?
– Поговорим наверху. Ты скоро?
– Примерно через полчаса, – он встал, подошел к ней и положил руку ей на плечо.
– Ты иди. Я скоро.
Догадался ли он обо всем по лицу Грейс? И обещало ли ей что-нибудь выражение его собственного лица? Она пристально вглядывалась в него какой-то миг, потом опустила глаза. Медленно освободившись от его руки, она взяла поднос и вышла.
Несмотря на то, что окно балкона было открыто, воздух в спальне был жаркий и тяжелый. Грейс начала раздеваться – медленно, потому что мысли ее были совсем о другом. Но когда она взяла с кровати ночную рубашку и уже собиралась надеть ее, рука Грейс стала тверда. Она долго смотрела на струящуюся меж пальцев прозрачную ткань, потом положила рубашку и начала ходить по комнате взад-вперед, от правой стены – к левой. Грейс испытывала странное чувство – она еще никогда не ходила вот так, совершенно без одежды. И она все время прислушивалась. Прошло чуть более получаса, и из комнаты, расположенной под спальней, раздались шаги, потом послышался звук закрываемой на ключ двери парадного входа.
Когда Дональд начал подниматься по лестнице, волнение Грейс прошло. Она решила, что как раз в тот момент, когда он откроет дверь спальни, она будет пересекать комнату. Но когда Дональд открыл дверь, Грейс сидела за туалетным столиком. Ему сразу бросилась в глаза ее спина, отраженное в зеркале обнаженное тело.
В жизни бывают такие моменты, когда все пять чувств человека обостряются до предела, за которым – агония. Хорошо, если подобные мучительные опыты происходят как можно реже. Это пытка, которая разрушает не тело – ум. В такие моменты можно физически ощутить собственное унижение и безысходность положения. Можно почувствовать отвращение, которое ты вызываешь в партнере, когда презрение кривит его губы и обнажает зубы. В такие минуты мозг кричит о собственном ничтожестве.
Грейс испытала эту агонию, когда в зеркале встретилась взглядом с глазами мужа: не только выражение лица – сама его поза выдавала, какие чувства владеют им. Под взглядом Дональда ей захотелось съежиться, стать незаметной. Он как будто увидел перед собой распутное существо. Сейчас он напоминал попавшего в ловушку жреца. Она с силой прижала ладонь к губам.
– Не смотри на меня так! – прорвался через пальцы ее крик.
