родных, она из приюта.
– Ах, бедняжка, конечно, в следующий раз приходи вместе с ней.
– Ой, спасибо, мама! – Бидди направилась из комнаты в холл и, как бы между прочим, заметила: – Мама, я встретила Тола, когда шла сюда. Он был один. – Она не стала говорить, что у него и в воскресенье была работа. – И он спрашивал… о тебе.
– Правда?
– Он просил передать тебе привет, – не моргнув солгала Бидди. – Знаешь, что у него теперь есть, мама?
– Что?
– У него двуколка и пони.
– Рада за него.
– Он обещал встретить меня и отвезти назад.
– Тогда тебе крупно повезло. – Они уже вошли в кухню и стояли у очага лицом друг к другу. – Но тебе все равно пора собираться. Одевайся.
– Мама…
– Одевайся, Бидди.
Девушка не стала возражать. Быстро сгущались сумерки. Они вышли на аллею, и тут Бидди остановилась и оглянулась.
– Мне так нравится этот дом, мама, – тихо проговорила она. – Я надеюсь, тебе никогда не придется уйти отсюда.
Рия поспешно отвернулась и пошла по дорожке к воротам. Беспокойные мысли роем вились в ее голове. Почему она не сказала дочери, что, умри она, Рия, завтра, и дом перейдет к ней, а не к старшему по возрасту Дэйви. И что еще более существенно, дом так же отходил Бидди, если бы Рия вышла замуж. Почему, почему она об этом молчала? Разум не подсказывал верного ответа, но в глубине души ее затаилась обида на того человека, который взял у нее сына – по крайней мере, заставил его уйти из дома. Затем лишил и дочери, сначала своим ученьем, а потом сделав ее единственной, кто по настоящему выиграл от его извращенного великодушия.
А что он оставил ей? Дом, которым она владела, находясь в нем одинокой пленницей, без надежды обрести поддержку мужчины. О, как ей хотелось, чтобы рядом был мужчина и наступил конец тоскливому одиночеству. Временами Рия была готова послать дом ко всем чертям, отправиться в коттедж в лощине и предложить себя Толу, став для него пусть всего лишь очередной женщиной. Разум подсказывал, что это неплохой выход из положения: она стала бы его женщиной и сохранила бы дом. Что же ее останавливало? А в самом деле, что?..
Глава 3
В Рождественский день, в час пополудни, Диана Галлмингтон сидела перед туалетным столиком и при свете стоявших по его углам двух небольших канделябров, придирчиво вглядывалась в зеркало. Она провела пальцами по своим редким, мягким белым волосам и подняла глаза на отражение стоявшей за ней женщины.
– Сегодня утром я выгляжу совсем неплохо, как по-твоему, Хобсон?
– Да, мадам, вид у вас очень бодрый.
– Так всегда бывает в холодную погоду. Холод прибавляет мне живости. Когда-то давным-давно мальчишки вываляли меня в снегу. Такая погода как раз для меня. Дай парик.
Как только Джесси Хобсон осторожно надела парик на голову хозяйке, отражение в зеркале неузнаваемо преобразилось. Собранные в высокую прическу каштановые волосы, казалось, приподняли морщинистую кожу, разгладив ее на широком, с крупными чертами, лице Дианы. Она словно сбросила десяток лет от своих восьмидесяти двух. Теперь лицо больше соответствовало бодрому, далеко не старческому голосу.
– Вот, Хобсон, и еще одно Рождество наступает. – Диана посмотрела на женщину, возвышающуюся над ней в зеркале. – Я сомневалась, что мне удастся его дождаться.
– Впереди у вас их еще будет много.
– Ах, оставь, Хобсон. Ты же знаешь, меня всегда бесит, когда тебя тянет сказать что-либо подходящее случаю. Сколько раз повторять тебе одно и то же. Разверни меня к окну, думаю, вся орда появится с минуты на минуту.
Джесси Хобсон послушно повернула кресло на колесиках и подкатила к окну.
– Снег пошел, мадам, – проговорила она, пошире раздвигая бархатные шторы.
– Да, вижу, – откликнулась Диана. – Жаль, что он не пошел ночью. Тогда дорогу бы замело, и им пришлось бы идти пешком. – Она повернула голову, и камеристка увидела на лице хозяйки лукавую улыбку.
– О, мадам, – произнесла Хобсон.
– Ох уже эта дурацкая церемония. У меня кровь вскипает, и не только сегодня, а каждое воскресенье. У этой женщины не больше христианских чувств, чем у удава. В чем она сегодня одета?
– Сегодня миссис Галлмингтон в синем бархате, мадам.
– Синий бархат? Это что-то новое.
Старая дама обернулась к камеристке, которая прослужила у нее более тридцати лет и пользовалась ее полным доверием.
– Ты не расслышала этот вопрос, знаю, что не можешь на него ответить. Но я в который раз задаю его,
