– Вы знаете эти места? – спросил он, не оборачиваясь.
– Просто я изучала географию графства.
Он приподнял брови. Капюшон сполз с ее головы, и непричесанная копна светло-рыжих волос сияла на солнце. Видя ее усталость, он предложил:
– Может, побудете здесь, а я схожу на разведку? Она тут же поднялась с камня, на котором сидела, и коротко ответила:
– Не надо.
Они, скользя по осыпи, спустились в долину.
Обойдя холм по тропе, протоптанной скотом, они оказались на мощенной камнем дороге. Судя по всему, дорогу только начали прокладывать. Мануэль с улыбкой сказал:
– Кажется, мы на месте.
Они зашагали по дороге, потом, преодолев густую живую изгородь, оказались на просторном пастбище: в одной его части паслось большое стадо коров, другая была разделена каменными изгородями на участки, где росли овощи и картошка. Нашлось место и кустам крыжовника, с которых успели собрать ягоды.
Дорога огибала небольшую рощицу. По другую ее сторону тянулось поле, которое пахал на двух лошадях какой-то крестьянин. Мануэль окликнул его, опершись об изгородь:
– Есть ли поблизости хозяин?
– Я хозяин. В чем дело?
– Здравствуйте.
Фермер ничего не ответил. Мануэль спросил:
– Я слыхал, что вам нужен работник.
– Кто это тебе сказал?
– Неважно. Работник нужен?
– Ну, нужен. Что ты умеешь?
– Все, что угодно, с животными. – От одной мысли о лошадях Мануэль расплылся в улыбке.
– Откуда вы? – спросил фермер.
– С Тайна.
– Что ты там делал?
– Шесть лет работал у мистера Легренджа.
– А сейчас почему перестал?
– Плохие времена! Все поместья в упадке, людей поувольняли. – Ему опять вспомнилось белое лицо Легренджа, но он, не желая мучаться угрызениями совести, отогнал эту тягостную картину. Он жив, он должен есть, а значит, надо работать.
– У меня восемьдесят коров, – сказал фермер.
– Ого!
– Доить умеешь? – осведомился фермер.
– По правде говоря, я никогда не доил, но любая премудрость, на которую у другого уходит целый день, у меня отнимает полдня. Вообще-то я больше знаком с лошадьми. – Он покосился на пару кляч.
Фермер оглядел его с ног до головы и сказал:
– Ладно, попробуем. Четыре шиллинга в неделю, домик, ужин и сколько угодно молока. Твоя женщина, – он, не глядя, кивнул в сторону Аннабеллы, – сможет работать в доме за шиллинг в неделю.
Фермер ждал ответа. Мануэль думал: «Господи, четыре шиллинга! Выходит, шестеро мучеников из деревни Толпаддл страдали зря! Их сельскохозяйственный профсоюз ни к чему не привел. С тех пор, как их осудили и выслали в Австралию, минуло больше тридцати лет, а батракам по-прежнему платят четыре шиллинга». Аннабелла вообще решила, что фермер шутит. Самая забитая служанка в их домашнем хозяйстве, судомойка, и та получала два шиллинга в неделю, одежду и деньги на пиво, чай и сахар; Мануэль же имел не менее десяти шиллингов, отлично питался и ходил Щеголем.
– Что ж, попробуем.
– Даю вам месяц испытательного сроку, а потом заключим договор. Ступайте туда, в дом.
Мануэль двинулся в указанном направлении, не произнеся больше ни слова. Отойдя подальше, Аннабелла тихонько сказала:
– Но, Мануэль, четыре шиллинга в неделю – это слишком мало! – Она не стала говорить о своем шиллинге в неделю.
Глядя прямо перед собой, он ответил ей:
– У нас будет крыша над головой, мы сможем передохнуть. А главное, вы поразмыслите о своем будущем.
Он не знал, насколько прозорливыми окажутся его слова.
Казалось, дом фермера и хозяйственные постройки стоят на островках посреди моря грязи. Двор перед коровником представлял собой испещренную следами копыт навозную топь, доходившую до самых дверей
