— Разве мы кому-то мешаем? — прищурился рыжий.
Старик вздохнул. Он опирался на трость, и вид у него был
не особенно здоровый. А широкие плечи давно ссутулились под слишком свободным пиджаком.
Крепыш осклабился:
— Топал бы ты, хрыч, своей дорогой…
Девушка с аляповатым макияжем хихикнула. Толян взялся за бутыль, опять разливая пиво в пластиковые стаканы.
Прыщавый даже не сразу понял, что случилось, — коричневая емкость с наклейкой «Оболонь» будто сама вылетела из его руки. Но нет, все произошло не случайно. Трость мелькнула в воздухе второй раз — рядом с занесенной для удара рукой рыжего. Тот заорал от боли. И как танк бросился на старика.
Только почему-то споткнулся — да так, что с размаху влетел мордой в кусты. Пенсионер успел шагнуть в сторону — казалось, он даже не притронулся к рыжему.
Толян бросился на подмогу. И согнулся, завыл от боли, хватаясь за колено — трость опять мелькнула с непостижимой скоростью.
Девушка взвизгнула, схватив бутылку из-под ром-колы. Шагнула к старику, замахнулась и оцепенела, наткнувшись на его взгляд. Испуганно выронила бутылку.
Захрустели кусты — рыжий пытался встать на ноги. Но едва развернулся с исцарапанным, красным от злости лицом — опять рухнул на траву, будто ударился о невидимую стену. И оцепенел от ужаса.
Заостренный конец трости, обитый сталью, уперся ему в кадык. Еще чуть-чуть — и брызнет кровь, а металл с хрустом войдет в шею.
— Не надо! — отчаянно вскрикнула девушка.
Пару мгновений старик смотрел рыжему в глаза. Нет, раскаяния в них не было — только страх. Слишком мало от человека и в избытке — от двуногого зверя.
— Пошел вон! — тихо, но внятно сказал пенсионер. И убрал трость.
Крепыш быстро отполз вбок. Лишь оказавшись достаточно далеко, вскочил и бросился к выходу с кладбища. Девушка, прихватив бутыль с остатками пива и рыбу, метнулась за ним. Хромающий Толян, едва поспевая, ковылял следом.
Уже у самых ворот рыжий обернулся и погрозил кулаком:
— Мы еще встретимся, гад!
Старик печально улыбнулся.
Они не были врагами, эти трое. Их не забросили в город с диверсионной целью. Они тут выросли. И все-таки они были чужими — почти как марсиане — для древнего кладбища, для собственных предков, когда-то нашедших покой в этой земле…
Ладонь пенсионера смахнула пыль с могильного обелиска:
— Вот такая жизнь, генерал…
Он опустился рядом на траву. И долго сидел с закрытыми глазами. Со стороны могло показаться, что он спит, — если бы не пальцы, крепко сжатые на рукояти трости.
Чирикали воробьи. Проходили минуты…
Старик беспокойно шевельнулся. Глянул на обелиск, качнул головой:
— Мы проиграли.
Как объяснить это тому, кто лежит под могильной плитой?
Огромная страна рассыпалась, будто взорванная изнутри. Вопреки логике, вопреки истории… Враг был силен, но почему мы оказались такими слабыми?
— Мы проиграли, — повторил Шадрин.
Ничего не осталось. Ничего, кроме памяти…
И отмеренная ему жизнь близка к закату. После смерти Лены все утратило смысл… Зиму он проболел. А сегодня… ему едва хватило скорости, чтобы уделать двоих сопляков.
Юрий Павлович Шадрин — теперь тоже часть прошлого. Что надо от него тому, чьи кости давно тлеют в земле?
— Зря ты меня позвал, генерал, — вздохнул Шадрин. — Моя война кончилась…
Ветер зашелестел в кронах деревьев. Где-то тревожно крикнула птица.
Юрий Павлович посмотрел вверх и увидел, как серые клочья облаков свиваются в воронку — прямо над его головой.
Запахло озоном. Потемнело — будто наступили сумерки. Но там, вверху, иногда проскакивали искры…
Шадрин встал, опираясь на трость.
— Зачем?..
Ответа не было. Только ветер усиливался, раскачивая деревья. Воздух тяжелел, наливаясь влагой.
Старик закрыл глаза. Его ладонь легла на обелиск.
Полыхнула молния. И тут же ударил гром. Налетел шквал. Поднял и закружил мусор, прошлогодние листья…
Близкое, свинцовое, тяжкое небо потянулось к земле туманными языками. Плотный кокон смерча охватил фигуру Шадрина. Вспыхнул изнутри ослепительным светом.
Все ярче и ярче…
Несколько мгновений никого не было видно — будто человек бесследно растворился в огненном водовороте. Но упали на землю первые капли. И смерч рассыпался.
Шадрин, чуть согнувшись, все так же опирался на обелиск. Гремел гром. И старик выпрямлялся, запрокинув лицо навстречу косым струям воды.
Кладбище озаряли близкие молнии. Раскололи древний дуб в пяти шагах от могилы. А человек стоял неподвижно. И с каждой новой вспышкой он менялся. Будто дождь смывал морщины с его лица…
Вдоль тротуаров бурлил мутный поток. Корежился в луже обрывок «Московского комсомольца» с одутловатой физиономией президента. Под навесом у пивного ларька давно было пусто. Весенняя, очистительная гроза катилась над городом.
Луч солнца прорвался между облаками. Свежим золотом блеснули цифры на каменном обелиске.
Да, знаю, — прошептал двадцатилетний парень в насквозь мокром ветхом костюме. — Пора начинать все сначала!
