– Феноменально выносливый организм. Я первый раз такое вижу. К тому же, он обучен терпеть боль.
– И что же? Фокус не удался?
– Совсем наоборот, – усмехнулся Антонио. – Чем дольше он терпит, тем сильнее будет боль. Я уверяю вас, синьор Рамеро, что через час, самое большее через два, он будет говорить, не останавливаясь.
Лицо Романа исказилось дикой судорогой. Почти не владея собой, он выгнулся, как натянутый лук. На лице его была написано такое страдание, что Рамеро в изумлении поцокал языком.
– Поразительное мужество. Я и не знал, что у генерала Торреса есть такие кадры.
– Я не… – прохрипел Роман.
– Что? – наклонился к нему Рамеро.
Роман, кусая губы, замолчал, понимая, что если он начнет говорить, то уже не остановится.
– Еще час, синьор Рамеро, – улыбнулся Антонио.
– Ладно, – отозвался Рамеро. – Пускай будет по вашему.
Он обернулся.
– Альберто!
– Да, синьор? – подскочил дохляк.
– Будь поблизости. Как только он захочет говорить, немедленно зови меня.
– Да, синьор!
Рамеро бросил на корчащегося Романа взгляд, полный сожаления, и вышел из сарая.
Как только дверь закрылась, Роман, извиваясь, пополз в угол. Там он принялся рыть ногами землю, благо, пол был земляной. Выкопав что-то наподобие длинной ямки, он начал ворочаться в ней, как свинья в грязи, прикладываясь поочередно к прохладным местам разными участками тела.
Радикального облегчения это Роману не принесло, тем более что добраться до холодного мешала одежда. Но хоть на миг становилось легче, а в его положении и миг многого стоил. Плеснув на него воды, Антонио, сам того не зная, подсказал выход. Теперь Роман знал, как бороться с нестерпимым палящим зудом.
О боли в суставах он не думал. Это пытка была ему по зубам – добрейший Антонио был прав, когда говорил о том, что он приучен к боли. В своих экспериментах Роман доходил когда-то до того, что плотно садился на иглу, и ему были известны не понаслышке все муки наркомана, пребывающего в процессе «ломки».
Поэтому, пока пытка не перешла в последнюю стадию, он мог терпеть, думать и действовать.
Корчась в вырытой яме – жирном, благородном черноземе – Роман яростно растягивал веревки. От этого его плечи болели гораздо сильнее остальных частей тела. Но Роман, сжимая зубы, дергал и дергал свои путы, упорно добиваясь того, чтобы веревки на руках хоть немного ослабились.
Когда это все-таки произошло, Роман подтянул колени к груди, свернулся калачиком и, воя от боли и от сверхъестественных усилий, сумел протащить ноги через связанные руки.
Теперь они оказались впереди.
Роман хотел вцепиться в веревку зубами, но зуд, ставший невыносимым, заставил его забыть об этом.
Он разорвал на себе майку, брюки и, не сдерживая стонов, начал кататься в яме, пытаясь разодрать пиджак, мешающий добраться телу до прохлады.
Если бы кто увидел его со стороны, то он тут же захотел бы вызвать бригаду медиков из психушки. Грязный до отвращения человек в изодранных одеждах, скуля и воя, вертелся, как волчок, в земле, точно хотя зарыться в нее, подобно кроту.
Но Роман меньше всего думал о том, как он выглядит со стороны. Он чувствовал только свое горящее тело и те краткие периоды наслаждения, когда ему удавалось хоть на секунду забыть о боли. Земля набивалась ему под майку, под брюки, лицо Романа было перепачкано, волосы стояли дыбом, но это не имело никакого значения. Он думал только о том, чтобы получить облегчение, и готов был ради этого зарыться в человеческое дерьмо, не то что в землю.
Альберто уже давно вслушивался в стенания пленника.
Он пытался подсмотреть в щель, что там с ним делается, но в сарае было темно, к тому же, Роман барахтался в яме, и Альберто, к его великой досаде, ничего не мог разглядеть.
– Эй, ты! – однажды не выдержал он. – Ты чего кричишь?
Роман, грызя веревку на запястьях, ответил длинным, прерывистым стоном. Ему даже играть не приходилось, настолько мучительны были его ощущения.
– Хочешь говорить? – приникая то глазом, то ухом к щели, допытывался Альберто.
Роман разразился стоном, воюя с болью и путами.
– Я позову синьора, – предложил Альберто. – Ты все ему скажешь, и он тебя спасет.
Ответом ему служил очередной стон, до того тяжкий, что даже у Альберто пошли мурашки по коже.
– Упрямый дурак! – крикнул он. – Все равно ты во всем признаешься. Зачем так мучиться?
Роман яростным рывком, едва не сломав зубы, сорвал веревку с запястий. В это же мгновение он сбросил пиджак и с визгом упал обнаженной спиной на землю, ерзая по ней так, что кожа вмиг стала черной, как сажа.
Господи, как хорошо!
Одновременно Роман развязывал веревки на ногах. Руки, скользкие от пота и от земли, превратившейся под ним в жидкое месиво, то и дело соскальзывали, но тем яростнее Роман продолжал свои попытки.
– Будешь говорить? – взывал Альберто, жаждущий отличиться.
Кроме того, ему надоело томиться возле сарая, в то время как его упитанный приятель потягивал кофе в прохладе дома.
Роман только стонал.
Альберто, постояв еще несколько минут, разочарованно отошел от двери. Должно быть, доктор дал этому puto слишком слабую дозу.
Наконец ноги были свободны.
Желание стащить мокасины и ступить босыми ногами на землю едва не свело Романа с ума.
Но он не дотронулся до обуви, как бы сильно ему того ни хотелось. Она еще ему понадобится, а Роман не был уверен, что, сняв ее, у него достанет силы воли надеть ее снова.
Сотрясаясь, точно в жестокой лихорадке, Роман поднялся из своей ямы и попытался дойти до дверей, до которых было шагов десять.
Это оказалось выше его сил. Не сделав и пяти шагов, он с воем кинулся обратно к яме.
Если бы доктор Антонио случайно не подсказал ему, как можно облегчить страдания, Роман позвал бы Рамеро уже с добрый час назад.
Но он нашел способ противостоять боли. И пусть этот способ был примитивен и имел весьма кратковременный эффект, он все-таки существовал, и вместе с ним получила право на существование и надежда.
Пролежав несколько минут в грязи, Роман крикнул слабым голосом.
– Альберто!
Дохляк, присевший было на корточки в тени сарая, насторожился.
– Мне послышалось или он вправду меня зовет? – спросил он охранника, дремавшего рядом на траве.
Тот пожал плечами, не очень поня со сна, о чем его спрашивают.
– Альберто! – возопил Роман.
– Что? – подскочил к двери телохранитель Рамеро. – Что ты хочешь? Позвать синьора?
Роман зарыдал.
– Альберто! – со стоном выкрикивал он. – Послушай, Альберто!
– Да? Да, я слушаю тебя, – прижимаясь ухом к двери, отвечал дохляк.
Роман теперь уже плакал в голос.
Альберто переглянулся с проснувшимся охранником. Видно, этому шпику здорово досталось. Он не был похож на того, кто может просто так залиться слезами. И коли уж он до этого дошел, то, значит, припекло его, что надо.
