Неожиданно выяснилось, что мне не в чем нести службу. Буквально нечем прикрыть наготу! Лишь порывшись в шкафу, я откопал некий костюмчик, который почистил и даже в меру своего разумения погладил. Штаны оказались мне длинноваты, а пиджак теснил в плечах. Пришлось карнать порты на швеймашине. Сморенный этими хлопотами, я уснул далеко за полночь. Наутро, напялив это изделие немецкой швейной промышленности и какие-то коричневые полуботинки, я, внутренне робея, покатил на свою новую работу.
4. Остров Пасхи и его каменные истуканы
Вообще у Третьяковской галереи много входов и выходов. Однако для посетителей доступны только два из них: Главный вход, и дверь, через которую они покидают музей, она же Служебный вход. Можете попробовать проникнуть в Галерею через административный корпус, но вас вряд ли пустят. Через Дипозитарий даже и не пытайтесь. Если будете настойчивы, то там запросто могут еще и пальнуть на поражение – у них приказ. Вот через Экспертизу пустят. Только для этого вам надо будет тащить какую- нибудь картинку на освидетельствование. Радости в том, поверьте, не много. Тут ведь, понимаете, какая штука…
Допустим, была у некоего гражданина двоюродная бабушка из старорежимных старушек, благородная вдова дедушки – бывшего красного конника, а впоследствии профессора языкознания, депутата Моссовета и Лауреата госпремий. Бабушка проживала себе, проживала в квартирке на «Университете», а потом возьми, да и поставь кеды в угол. Дело житейское, мы все умрем.
Кроме жилплощади, ржавой «двадцать первой» «Волги» и облезлой болонки Генриетты внучеку по наследству отходит картина маслом с условным названием «Осенний пейзаж», или «Портрет неизвестного в шляпе». Ну и начинается…
Советский человек, он ведь по сути своей, увы, но стяжатель. Как размышляет советский стяжатель при подобных обстоятельствах? Он размышляет примерно так: «Квартирка – оно, конечно, хорошо. Однако есть еще вот это разрисованное вафельное полотенце. Неплохо было бы его тоже конвертировать в СКВ. Слыхал я, будто нынче живопись в цене».
И возможно ему уже мечтается, что унаследовал он нечто совершенно особенное, произведение искусства редкого культурного масштаба. И в воображении, знаете ли, маячат уже всякие невольные видения. Тут тебе и аукционы Кристис-Сотбис, и гигантские газетные заголовки: «Сенсация! Считавшийся утерянным шедевр великого Залупкинда снова обретен!», и отдельные квартиры-пентхаусы по соседству с парикмахером Зверевым, и автомобиль-иномарка Porshe Cayenne, и белые зубы-имплантанты, и «домик в Жаворонках с коровой, да с кабанчиком», и еще многое подобное.
Ага. Ну да, ну да…
Мечтаться-то может что угодно и в каких угодно количествах. Это совершенно не возбраняется, и даже признается современной наукой как полезная, оздоровительная для организма процедура.
Но, милые мои, очнитесь от грез! При отсутствии сертификата подлинности с печатями и штампами все это, к сожалению, есть лишь бесполезное сотрясание тонких чувственных сфер. Без упомянутого сертификата картина стоит ровно столько, сколько стоили холст и краски – рублей тридцать. Ну хорошо, пускай триста, хотя это только из уважения к вашим инвестиционным ожиданиям. Обзавестись же сертификатом, – этим золотым ключиком в мир богатых и знаменитых – можно только в Экспертизе.
Финал истории обычно печален. На деле, то есть в Экспертизе непременно выяснится, что самое место вашему шедевру в дачном клозете, в аккурат между отрывным календариком с народными приметами и подшивкой журнала «Огонек».
Так что, мой вам совет, не ходите в Экспертизу. Это вас только расстроит и ничего больше. Лучше повесьте тот пейзажик (или, что там у вас) дома над диваном и тихо любуйтесь им. Поверьте, он не станет ни на грамм хуже, если в результате долгих исследований вдруг выяснится, что написал его не общепризнанный, официальный гений Залупкинд, а безвестный художничек живший с ним примерно в одно время. Жаль, но бедняге повезло значительно меньше чем Залупкинду. Это в том смысле, что по каким-то причинам официальным гением было решено назначить не его.
Для того, собственно, и существует сплоченное коммьюнити искусствоведов, хранителей и экспертов. Специально обученные кадры профессионально занимаются сооружением такой, в общем-то, эфемерной конструкции, как рынок художественных ценностей. Эфемерная-то она эфемерная, но, между прочим, оборот этой небольшой блошиной толкучки вполне сопоставим с оборотом рынка оружия. Это миллионы, это миллиарды, это трудно поддающиеся воображению горы денег! Игра очень даже стоит свеч.
С другой стороны, цена картины обычно не так очевидна, как цена танка или вертолета. Что шедевр, а что нет? Что стоит денег, а чем только стенку в свинарнике подпирать? В принципе, ошибиться – раз плюнуть. Поэтому крайне желательно иметь под рукой каких-нибудь специалистов, которые в состоянии эту цену определить и хоть как-то аргументировать. Что ж, здесь заминки не будет.
Таких специалистов готовят в соответствующих учебных заведениях, где седовласые профессора тактично и ненавязчиво забивают им в головы гвозди нужной длины: «Вот этот гений и светоч. Понял?» – «Понял». «А вот этот бездарность и вторичный пачкун. Запомнил?» – «Запомнил». «Садись, пять». Через несколько лет подобных тренировок специалист готов. Теперь он может нести искусствоведческую чушь самостоятельно, без посторонней помощи. Зайца тоже можно научить курить.
Забавно, но все это будет называться «высшим образованием» и «прививитым художественным вкусом». После такой прививки думать своей головой у них получается уже не всегда. Отныне и навек свежевыжатые эксперты оказываются привязанными к некой сетке координат. Все то, что находится за пределами этой сетки они объявляют ересью, богохульством, и даже отказываются вообще признавать реально существующим в природе.
Между делом заметим, что коньюктура на рынке и глобальная ценовая политика – прерогатива уже совсем других людей, той самой загадочной мировой закулисы, о которой мы, скорее всего, так никогда не узнаем. Профессора с факультетов изящных наук откровенно не тянут. Смешно полагать, будто эти божьи коровки имеют влияние в серьезных денежных вопросах.
Лично я не верю, что эта огромная искусствоведческая туша безголова и саморегулируема. Должен быть какой-то мозговой центр, неумолимая руководящая и направляющая сила. Кто именно решает, что, например, в текущем сезоне гвоздем программы является импрессионист Джексон, а в следующем будет особенно востребован маринист Джонсон? Кто обрушивает финансовые водопады на модных авторов, жонглирует актуальными тенденциями и рубит магистрали в нужном направлении? Кто заставляет массы бездумно восхищаться банкой томатного супа, или разгадывать олигофреническую улыбку очередной коровы? Кто, в конце концов, как-то так обустраивает дело, что кусок полотна вдруг начинает стоить миллионы долларов? Сие тайна есть великая. Флюктуации и подводные гольфстримы этого процесса надежно скрыты от глаз простолюдинов.
А эксперты… А что эксперты? Смыслом существования экспертов является лишь идеологическое
