ними.
Мне показалось, что я сплю и вижу сны. Кулагин, Павел Макарович, и даже их малолетний барабанщик Андрейка были одеты только лишь в одни трусы и малоярославскую краску! То есть с головы до ног они были густо размалеваны спонсорской продукцией. Под хохлому, как стульчики в детском саду. Андрейка-то ладно, он сразу спрятался за барабанами, а эти два красавца… Они стояли на сцене и приветливо улыбались знакомым. Особенно довольным выглядел Кулагин. Он явно искал глазами меня, хотел убедиться, что дорогой друг присутствует при его триумфе. Я в ужасе спрятался за чьи-то спины.
И только я уже было подумал, что больше сегодня ничему не способен удивиться, когда вдруг увидел Костяна… Костян был как молодой олимпийский бог, как сверхчеловек с немецких плакатов 30-х годов. В линялых трусиках х/б и прихотливых масляных узорах худрук ансамбля смотрелся особенно ослепительно. Как-то раз мне довелось зайти в «Красную шапку». Так вот, я готов свидетельствовать: бабы воистину дуры. Драться из-за напомаженных молдован-гастарбайтеров (а они там действительно дерутся!) в то время, когда по земле ходит такой волшебный парень – это настоящая глупость, идиотизм!
Да только и в таком отчаянном виде Костян показался себе недостаточно выразительным. Он еще напялил на себя что-то вроде халата, сделанного из виниловых грампластинок!
Ребята, я плакал. На меня люди оглядывались.
Шоу между тем началось. Тут было все: и бодрые гитарные проигрыши, и пение на два голоса, и разговоры с танцевальным партером: «Я вас не вижу! Я вас не слышу!», и даже веселая викторина, на которой разыгрывались
После выступления артисты яростно, с воплями и повизгиванием отмывались от краски холодной водой из поливочного шланга. Малоярославцы делали свое дело на совесть – роспись сходила крайне неохотно. Терпеливо дождавшись конца помывки, я спросил у Кулагина:
– Послушай, старина… Я вот все хотел тебя спросить… Скажи, что заставило тебя поступить с собой столь странно? Внутренние голоса, или еще что?
Старина, не к месту придав своему лицу выражение творческой одухотворенности, задумчиво (концептуалист, бля, как будто перед ним девочка-мокрощелочка!) произнес:
– Понимаешь ли, Фил… (так и сказал нараспев: «понимаешь ли, Фил»!) Нам предложили…
– Ах, так вам все-таки предложили сделать это! – вставил я. – Вы, значит, не сами до такого додумались?
– Ну да… – продолжал Кулагин все тем же тоном. – Нам предложили. И я подумал…
– Что?! Что ты подумал? – не утерпел я.
– Что это будет интересно.
– М-да… Ну что ж, было и вправду интересно. Уверяю тебя!
В общем, выяснилось, что это было чуть ли не непременное условие московских комсомольцев. Примечательно, что кроме «соргов» больше дураков вымазаться в краске не нашлось.
Кулагин стал меня уговаривать остаться еще ненадолго и посмотреть на ту самую черноброву бэк- хохлуню, которая, оказывается, ушла на повышение в другой коллектив – к каким-то жутким металлюгам. Они уже выходили на распевку. Я, честно говоря, думал, что после штормовых восьмидесятых больше не увижу таких людей никогда. От них веяло чем-то давно забытым. Группа «Мастер» во Дворце спорта «Крылья Советов», гопники с солдатскими ремнями после концертов, разгромные статьи в «Комсомольской правде», вроде «Фальшивая «Ария»» и «Кто кует металл?».
Меня прямо-таки обдала теплая волна ностальгии.
Шипастые напульсники, цепи, обтягивающие «дольчики» в разноцветных молниях, проклепанные по старинной школьной моде кожаные жилетки… Оззи Озборн рядом с этими мастодонтами смотрелся бы так же нелепо и жалко, как комиссар движения «Наши» на слете сатанистов. Но особенно металлюги впечатлили меня тем, что умудрялись быть одновременно и лысыми и волосатыми. Совсем как Вячеслав «Асисяй» Полунин в зрелые годы.
Я сказал Кулагину, что, пожалуй, не готов снова услышать незабываемое «Эге-гей, друзья!», а также еще раз увидеть блестящие ботфорты рок-певицы – это будет уже выше моих слабых сил. Не в том я сейчас настроении, сказал я. Проклиная в душе «Сорго», «Московский комсомолец» и ни в чем не повинный Молоярославский завод лакокрасочных изделий за загубленный выходной, я уехал.
Итак, Павел Макарович Тюрбанов. Кулагинская креатура.
Как-то с первых дней сложилось так, что Павла Макаровича определили ко мне, на второй этаж. Мол, раз это кулагинский дружок, то тебе, Фил с ним и ковыряться. Спорить было бесполезно. Пришлось мне взять его под свой патронаж. Ладно, говорю, сделаю вам из свиристелки и стиляги справного сотрудника.
А то, что патрон из меня строгий – это всякий может подтвердить. Нет, я не был бессмысленным самодуром и жестоким тираном, но строгим и страведливым наставником. Слуга царю, отец солдатам, рожден булатом, пиздец зарплатам… Исполнял что-то вроде человечного старшины-сверхсрочника из советского фильма про армию. Простить невольные ошибки я мог любому, но вот чего совершенно не терпел в подчиненных – так это равнодушия, лености, легкомысленного подхода к Делу. И с суровой непреклонностью преподавал нелегкую охранную науку рекрутам. А если кто из них и жаловался иной раз на крутость мер, то я отвечал так:
– Послушай, сынок! Тебя сейчас не сладко, это понятно. Зато когда попрут немецкие танки – вот тогда ты с благодарностью вспомнишь меня!
Подробности (какие еще на хер танки, почему именно немецкие, какого рожна они вдруг попрутся на Третьяковку?) я предпочитал опускать.
