браться – было бы желание.
Добавлю, что у кого как, а у меня воображение прямо-таки невольно дорисовывало еще и не вошедшего в кадр толстопузого распаренного купчину, от лица которого собственно и происходит созерцание сей дивной замоскворецкой нимфы. У купчины, разумеется, в полрожи борода-лопата, огрызок соленого огурца в одной руке и стопка горькой в другой. Одет негоциант запросто – в нательный крест и бязевые исподние подштанники с такими, знаете ли, трогательными завязочками. А под подштанниками эдак, простите за прямоту, оттопыривается.
Помню, как-то подвел я одну свою знакомую девушку к этой картине и сказал: «Вот не будешь меня слушаться – такая же вырастешь!». Тьфу, блин, опять! Но нет худа без добра – не зря мне вспомнились бабы и мебель.
Итак, подманив хитростью Горобца, говорю ему самым небрежным тоном:
– Слышь, Вован, тебе кожаный диван не нужен?
Горобец немного растерялся.
– Чего? – спросил он опасливо.
– Да ничего… Диван, говорю, не требуется?
– Какой диван, Фил? – Горобец по-прежнему ничего не понимал. Что и не удивительно. Я еще и сам не знал всех подробностей. Экспромт, друзья мои. Вдохновение подскажет нужные слова.
– Вован, друг мой, ты диван себе представить не можешь? – тут уже в свою очередь удивился я. – Диван. Ну как тебе… Кожаный. Раскладной. Это… Еврокнижка, да-а-а! Вот такой примерно, – я развел руками как можно шире.
По миловидному лицу Горобца пробежала тень напряженного размышления. Свеж еще был пример Геннадия, скрывающегося нынче от Ивана Ивановича по подвалам, служебным входам и прочим барсучьим норам.
– Фил, скажи, ты вот меня сейчас разводишь, да? – наконец, недоверчиво спросил он.
– Иди на хер! – отрезал я, и с досады яростно накинулся на какую-то случайную тетку с фотоаппаратом: – Па-а-а-прашу великодушно предъявить разрешение на фотосъемку!
Я отродясь не интересовался такими глупостями, как разрешения всякие, но вот подишь ты, довел меня Горби! «Теряю форму. Неужто старость?» – еще подумал я с горечью.
Тетка испугано заморгала:
– А я не знала… Какое разрешение?
– Такое разрешение! – я откровенно и некрасиво злорадствовал. – На фотосъемку требуется специальный билет, который вы обязаны были приобрести в кассах Галереи! Хотите, чтобы вам пленку засветили?
Женщина прижала мыльницу к груди:
– Нет, нет! Там еще со свадьбы племянника кадры! Не хочу!
– А у меня инструкция! Я за это деньги получаю! Причем здесь какой-то племянник?! Давайте его сюда! – орал я как полоумный.
Да, хорошо тетя в Третьяковку сходила, будет что вспомнить долгими зимними вечерами. Куинджи там, передвижники – чернокнижники, Врубель-бубель…
– Ну пожалуйста!!! – молила она в отчаянье, пытаясь укрыть фотоаппарат под кофтой. – Не надо! Я куплю билет!
Я сделал вид, что переживаю сложную внутреннюю борьбу: на одной чаше весов – живой человек, на другой – должностная инструкция. Человек перевесил.
Откровенно говоря, на хрен мне, так сказать, не уперлось ни это разрешение, ни эти фотоаппараты. Напридумают всякой хренотни про спецбилеты и прочее, а ты прыгай тут, изображай пантомиму в лицах: «Народный комиссар Ежов разоблачает японско-английского шпиона Радека. И сурово требует расстрела для кровавых собак». Название, допустим, длинное, но хорошее.
– Ладно… Возвращайтесь назад, и купите, – разрешил я, весь как бы окутанный мягким сиянием.
В конце концов, все мы люди, у всех дети и племянники.
– Спасибо вам огромное! – вскрикнула тетка и, подобрав юбки, бегом припустила вниз по лестнице.
Когда буря улеглась и солнца луч несмелый пробился сквозь свинцовые тучи, Горобец подхошел ко мне и тихо сказал:
– Ты чего, Фил, упал? Эти билеты уже полгода как отменили. Даже я знаю.
Все время пока я бушевал, он помалкивал. И вот подал голос, зараза.
«Да? – подумал я, – Какая неприятность…».
– Ну ты даешь! Ты что, всегда такой? – спросил Горобец с сыновним почтением.
– Бывает и круче, Вова. Бывает еще ментам сдаю, – соврал я и отвернулся.
– Прямо Малюта Скуратов! – как-то очень по-хорошему позавидовал Горобец.
Его любимым местом службы был пост в подвальном ресторане с вполне себе лапидарным названием «Третий Рим». Внутри этого «Рима» все было, разумеется, в хохломе и палехе, а зализанных на прямой пробор официантов там наряжали в атласные поддевки с вышивкой. В ресторан существовал вход из подвала Галереи и еще имелась отдельная лесенка с улицы. Кстати, из-за этой лестницы Павлик Короткевич и получил свое длинное, необычное прозвище «Святой Пафнутий – покровитель подводников». Когда Павлик выбирался из «Третьего Рима» покурить, то напоминал комендора немецкой субмарины, поднявшегося на мостик полюбоваться зрелищем пущенного им ко дну британского сухогруза. Ресторан был его исконным
