«Итак, Жанна телепат, – думал он, глядя, как плывут под окнами потоки автомобилей и как суетливо пешеходы перебегают дорогу – точно как утки или куры на деревенской дороге. – Что ж, это неудивительно. Мне всегда казалось, что она читает мои мысли, только не признается в этом. Ей не разрешал Никитин, это понятно. Он не хотел, чтобы мы с ней стали еще ближе. Разделяй и властвуй – беспроигрышный принцип. Ему было бы сложнее управлять нами, будь мы заодно. Поэтому он запрещал Жанне открывать мне этот дар. Но теперь, когда он попал в беду и изолирован от нас, ей ничего не оставалось делать, как обратиться к телепатии. Иначе мы ни о чем не смогли бы поговорить. Здесь такая плотная опека, особенно после моего побега, что это был единственный способ. Тут уже не до запретов…»
В дверь вошел Курбатов, блеснул своими зеркальными очами.
– Что угодно? – холодно спросил Егор.
– У вас все нормально? – осведомился тот.
– Более чем, – последовал ответ.
Курбатов вышел, дверь закрылась. Егор снова с безучастным видом уставился в окно.
Ужин
Уже темнело, когда к Егору пришел Ожогин.
– Идемте, – сказал он.
На нем были очки, взгляда его Егор видеть не мог, но по выражению лицо определил, что тот разглядывает его с повышенным интересом.
– Сколько времени? – спросил Егор, лениво подымаясь со стула.
– Пять минут девятого, – ответил Ожогин.
Несмотря на то что Егор не торопился покинуть помещение, его не подгоняли. Это могло говорить только об одном: о резко повысившемся уважении. Еще бы! Совпали все биржевые прогнозы, сделанные Егором. После такого не то что уважать – бояться станешь. Ибо кто знает, на что способен
– Куда мы идем? – поинтересовался Егор.
– В рабочий кабинет, – ответил Ожогин.
– В ваш, в мой?
– Вообще-то, в ваш. Хотя…
Ожогин заколебался, глядя на Егора.
– Хотите ко мне? – спросил он неуверенно.
– Мне все равно, – ответил Егор. – Но у вас как-то уютней. Опять же, я так и не посмотрел ваши скульптуры, а они, по моему, заслуживают внимания.
– Желаете посмотреть? – задумчиво спросил Ожогин.
– Если еще не поздно, – улыбнулся Егор.
На самом деле ему было не до улыбок. Весь его расчет строился на том, чтобы быть в кабинете Ожогина, когда Жанна отключит защитные экраны. Любое другое помещение не подходило, даже в случае отключения экранов: Ожогин везде ходил в очках и снимал их только в своем кабинете, где, видимо, была установлена самая мощная защита. Поэтому Егору во что бы то ни стало надо было находиться в восемь пятнадцать в его кабинете. Иначе он ляжет спать в безвестности.
– И еще я хотел бы поужинать у вас, – добавил Егор. – Здесь слишком тоскливо, а в ресторан меня не отпустят…
Он вопросительно посмотрел на Ожогина.
– Увы, это пока исключено, – подтвердил тот.
– Значит, здесь, – невесело заключил Егор. – Что ж, я не против. У себя как хочешь, а в гостях – как велят.
Он нарочно ввернул пословицу, надеясь вызвать ею дополнительный интерес у Ожогина, который, как он заметил, испытывал особую тягу к этому спасительному жанру народного творчества – как и все, кто неспособен генерировать мысли самостоятельно.
– Ну почему же? – возразил Ожогин, немного подумав. – Хороший гость хозяину в почет.
Егор улыбнулся:
– Если вы имеете в виду меня, то я польщен.
– Вас, – кивнул Ожогин. – Идемте.
Выйдя из комнаты, он повернул в сторону своего кабинета. Егор последовал за ним. Курбатов и два амбала потащились следом.
Они вошли в приемную, где за столом неподвижно восседала сухопарая секретарша. Очков она не надевала, но ее выучка и не предполагала, что она нарушит приказ, даже случайно взглянув на гостя.
– Доставьте ужин сюда, – распорядился Ожогин.
Он вошел в кабинет, дождался, пока Курбатов впустит Егора, затворил за ним дверь и снял очки.
– Ужасно глупо ходить в этой штуке, – сказал он со смешком. – Но ничего не поделать, надо. То, на что вы способны, просто не оставляет надежды на возможность что-либо скрыть от вас.
– Вы преувеличиваете мои возможности, – скромно сказал Егор, останавливаясь возле бюста Цицерона.
Знаменитый оратор был высечен простыми, точными линиями, кажущимися несколько наивными, чуть ли не ученическими, но на самом деле отражающими как нельзя лучше характер благороднейшего из римлян и эпоху, в которой он жил.
– Мне кажется, преуменьшаю, – возразил Ожогин, становясь рядом с ним.
– Прекрасная скульптура, – сказал Егор. – Простота и изящество – как раз в том стиле, в котором говорил сей великий муж. Кажется, он сказал: загляни в самого себя?
– Да, – кивнул Ожогин. – Introspice in mentem tuam. Светлый и тонкий был ум. А грубиян Антоний убил его и приколотил его руки к воротам сената.
– Превратности судьбы, – вздохнул Егор.
Он покосился на часы-башню, тяжеловесным ходом маятника отсчитывающие секунду за секундой. Было десять минут девятого.
– Как мои прогнозы? – небрежным тоном спросил он. – Оправдались?
– На сто процентов! – воскликнул Ожогин. – Ничего подобного нельзя было представить. И тем не менее я сам стал тому свидетелем. До сих пор не могу прийти в себя. Чудо – иначе не назовешь. Мои аналитики были в шоке. – Он посмотрел на Егора. – Скажите, как вы это делаете?
Егор вспомнил Чернышова, пристававшего к нему с этим же вопросом.
– Никак, – сказал он. – Это не есть плод моего физического усилия. Это приходит извне, а я лишь принимаю сигнал. Поверьте, я ничто по сравнению с ним. – Он кивнул на бюст Пушкина. – Вот кто творил настоящее чудо. «Дни мчались, в воздухе нагретом уж разрешалася зима…» Из ничего создавал красоту, которая переживет века. Это ли не чудо?
– Да, – рассеянно согласился Ожогин. – Чудо.
Поэзия была явно не его стезей, и ответной цитаты не последовало.
– Что мы будем делать дальше? – спросил Егор.
– Как что? – удивился Ожогин. – Ужинать.
Они рассмеялись.
– Занимательные часы, – сказал Егор, подходя к тикающей готической башне. – Старинные?
Минутная стрелка стояла на четырнадцати, и он боялся отвести от нее глаза. У него будет всего минута, и это без учета расхождения часов. Тут, без преувеличения, важна каждая секунда.
– Восемнадцатый век, – сообщил Ожогин, следом за ним подходя к часам.
– Их реставрировали? – поинтересовался Егор. – Вид как у новеньких.
– Нет, такими их сохранил прежний хозяин.
– Какой-нибудь разорившийся граф?
– Герцог Девонширский, если точнее, – улыбнулся Ожогин. – Его семья распродавала обстановку одного из замков, вот я и приобрел по случаю.
– Приятно, наверное, сознавать, что эти часы были современниками Трафальгарской битвы? – спросил Егор, следя за ходом маятника и дожидаясь, когда острие минутной стрелки, сделанное в виде наконечника копья, встанет на тройку.
