потомков Ганса Хоттингера), Александр ощутил практически сразу. Убавилось настороженности и холодного любопытства, а взамен появилось то самое отношение и предупредительность, с которым банкиры принимают у себя именно солидных клиентов, составляющих своеобразный «золотой фонд» любого кредитного заведения.
Состав опять начал замедлять ход, но в этот раз Александр ограничился тем, что поправил кобуру. Еще раз подумал – и вообще закрыл и отодвинул от себя блокнот. Полностью откинувшись в объятия мягкой спинки и закрыв глаза, он как будто задремал. Скоро у него ожидался важный разговор с одним из столпов германской промышленности, и, кажется, он догадывался, о чем пойдет речь. Как только он приобрел Кыштымский горнозаводской округ, сразу же появилось много желающих стать совладельцами такого сладкого (раз уж он обратил на него свое внимание) кусочка – и не все из желающих имели российское подданство. Вернее, большинство такового никогда и не имело. Все эти желающие услышали вежливый, но очень твердый отказ (впрочем, им было не привыкать), и то же самое предстояло услышать Августу Сильному, некоронованному «стальному королю Рура». Впрочем, жесткость ответа будет изрядно смягчена авансовым платежом за предстоящие труды, предоставленным, если так можно выразиться, в бумажной «натуре» – что ни говори, а вид аккуратных, приятно-упругих пачек банкнот успокаивает сам по себе. Именно по этой причине русский фабрикант озаботился переводом части отмытых денег обратно в Ганновер, вполне официально получил их и теперь направлялся в Берлин. Хотя желалось, и очень сильно, уехать после всех забот прямиком в Сестрорецк. Или вообще заглянуть к тетушке в имение.
Вспомнив, сколько тогда к ней приедет гостей женского пола, молодой мужчина непроизвольно поморщился и стал размышлять, не навестить ли ему Савву. Так сказать, совместить приятное с полезным, а заодно исполнить свое обещание.
Небольшое кафе на окраине Берлина еще в прошлое посещение этого города запомнилось двум приятелям отменной выпечкой, уютными столиками, а также очень медлительным и абсолютно нелюбопытным персоналом. Самое то для неспешной беседы.
– Как успехи?
– Нет успехов, командир. Карла Бенца мы дома не застали, а второй немчик упертый оказался – просто ужас: как только его Вениамин Ильич ни уламывал-улещивал, все равно не соблазнил. Обратно когда ехали, стряпчий такой хмурый сидел – прямо как небо грозовое, все переживал за свою неудачу. Я даже, грешным делом, решил, что он что-то знает?
– Да нет, просто человек привык хорошо делать свою работу – а тут такой удар по самолюбию. Наверняка ведь хотел еще раз встретиться с Дизелем, так сказать, реабилитироваться в собственных глазах. А на следующий день и думать забыл, домой засобирался.
Долгин на мгновение задумался и утвердительно кивнул, подтверждая тем самым все предположения командира.
– Что с этим немчиком делать? Как обсуждали?
– Ты знаешь, я тут на досуге еще раз все обдумал.
Мужчина мимоходом огляделся вокруг и, не заметив посторонних ушей, ответил до предела откровенно. И просто:
– И решил – да хрен с ним, с этим Дизелем.
Слегка округлившиеся глаза приятеля стали достойной наградой за непривычно-простонародную речь князя Агренева.
– Я тебе рассказывал о такой вещи, как зонтичный патент?
– Ну говорил что-то, только я не все понял.
– Я запатентую общие принципы того, что пытается разработать бедняга Рудольф. Подробности я не по… мне неизвестны, но основные принципы я все же ЗНАЮ.
Долгин недоуменно сморгнул, а затем понимающе кивнул, никак не прокомментировав источник такой осведомленности друга.
– А на кое-что, вроде топливного насоса высокого давления, патент уже есть. Так что довольно скоро все старания этого талантливого инженера станут полностью бесполезны, и останется у него два пути: или принять мое приглашение, или переключиться на что-нибудь другое. Меня устраивают оба варианта.
– А, вон оно что. Значит, все отменяем?
– Да.
Григорий довольно вздохнул и с вопросительными нотками в голосе констатировал и без того вполне очевидное:
– Осень на дворе.
Александр глубоко вдохнул теплый сентябрьский воздух, пробежался взглядом по начинающей желтеть листве на деревьях и на мгновение прикрыл глаза.
– С завтрашнего дня считай себя в отпуске. Кстати, на сколько?
– Через месяц как штык!
Обрадованный напарник непроизвольно вскочил и тут же сел обратно. Побарабанил пальцами по столу, открыл было рот для очередного вопроса – и вместо него звучно щелкнул пальцами (полмесяца тренировался таким образом подзывать официантов и продавцов).
– Я тут одну вещицу приобрел по случаю – как ты говоришь, сувенирная экзотика. Одну себе, одну тебе – в подарок. Вот!
Раскрыв протянутую ему коробочку-футляр, князь с интересом повертел немного нестандартные часы-луковицу из серебра и озадаченно хмыкнул: по обе стороны корпуса часов имелись две небольшие скобы из проволоки – для кожаного ремешка. И сам этот ремешок присутствовал, сложенный в небольшое колечко и перевязанный узким шелковым шнурком с кокетливым бантиком. Отщелкнув верхнюю крышку, он поглядел на простенький циферблат и опять хмыкнул, только уже с интересом. А потом с расстановкой и чувством прочитал коротенький текст на задней крышке:
– Жерар Перрего. Наручные часы. И где ты такое чудо нашел? В Цюрихе?
– Да нет, пока тебя ждал, ребят по Берлину водил. Ну и в магазины заходили, не без того.
– И где?
– Ну примерно посередке Кенингштрассе, небольшая такая лавочка под синей вывеской – вот там, за сто двадцать марок.
Александр покачался немного на стуле, затем полез во внутренний карман сюртука за записной книжкой. Долгин никак не прокомментировал внезапный приступ графомании у своего друга, так как не раз был свидетелем того, как командир замолкал на середине разговора и торопился записать очередную свою идейку или важную мысль. Вместо этого он дождался появления официанта, оперативно отреагировавшего (и пяти минут не прошло) на щелчок пальцами.
– Еще штруделей с сыром и ветчиной мне и моему другу. И кофе.
Настраиваясь на долгое ожидание, Григорий устроился поудобнее за столом и немного мечтательно протянул:
– Осень…
В трактире «Три гуся» в этот вечер было непривычно шумно. Нет, он и в другие дни не являлся тихой богадельней, в нем часто «спрыскивали» удачные сделки или топили горе на дне штофа-другого мутноватой (зато дешевой) как бы казенной водки. Иногда устраивали пьяную бучу, обычно с большой радости, но все же такое случалось очень редко, так как хозяин заведения своей выгоды не упускал, оценивая даже обычную стопку, как хрустальную вазу, и никогда не забывал (и не прощал) своих должников. Но в этот раз причина шума была довольно безобидной – одному из завсегдатаев трактира вдруг захотелось устроить себе праздник. Так как это желание совпало с его возможностями (а такое бывало нечасто), он тут же щедрой рукой проспонсировал накрытие хорошего стола – а приятная компания из дружков-товарищей и так образовалась, сама собой. На этом фоне как-то незаметно прошло появление пана с тросточкой в руках, спокойно прошедшего в глубь общего зала и растворившегося в сумраке одной из ниш, где за небольшим столиком так любил посидеть с «рюмочкой чая» старый писарь городской управы.
– Пан Абай? Надо же, не думал, что мы с вами увидимся еще раз. Рад видеть. Чем могу?
– Да все тем же, уважаемый Войцех, все тем же. Как ваше драгоценное здоровье?
