Как только выпадала свободная минута, я всегда шел на эту аллейку… Иной раз потихоньку ходил, любуясь свежеблестящей полосой в листве, иной раз стоял под молодым тополем и слушал этот едва уловимый его шелест. И всегда мне казалось, что я или с тобой в Минске, на вишневой улице, или мы вместе вот здесь, в этом саду, на этой аллее…
Вера крепче прижалась к плечу мужа. Пышные темно-каштановые волосы ее мягкими завитками спадали на гимнастерку Андрея.
Сокольный продолжал:
– Мало мы прожили здесь, а все здешнее глубоко запало мне в душу… Сколько лесов, сколько пущ видел во время военных походов, а все они почему-то напоминали наш сад, нашу рощу за рекой. Сколько видел рек – всегда казалось, что это наша река. Раньше я не любил воды: не жил при реке, плавать не умею. А теперь, как увижу такое же тихое, прозрачное течение, как тут, у нас, так и отойти не могу. Хочется присесть на берегу, послушать воркование воды, зачерпнуть ладонями свежей, холодноватой и напиться… Что-то близкое сердцу, родное вызывает у меня теперь всякая река с зелеными берегами и с чистой проточной водой.
– А я люблю вон там сидеть, – вздохнула Вера и указала на берег, где на фоне темно-синего неба виднелись силуэты двух ветвистых деревьев.
– Между теми вербами? – спросил Андрей, ласково привлекая жену к себе.
– Ты помнишь их?
– А как же…
И Андрею вспомнилось, как после приезда в школу они часто сидели здесь тихими сентябрьскими вечерами. Между двумя старыми вербами когда-то росла еще одна, но ее спилили. Гладкий широкий пень, видимо, служил скамейкой влюбленным, а когда начал подгнивать, чьи-то догадливые руки положили на него доску и укрепили между вербами. Выше была прибита перекладинка. Бывало, не раз сидели они на этой не совсем обычной скамье и говорили о самых близких сердцу вещах. Вот и вздохнула сейчас Вера, вспомнив об этом.
Подошли к вербам. Скамья между стволами была та же. В ночной тени листвы показалось, что и цвет ее не изменился. Та же перекладина – спинка прибита к деревьям. Вербы росли, отклонясь друг от друга, а перекладина как бы соединяла их в неразлучную пару.
Когда сели на скамью, Андрей ощутил знакомый запах вербы, увидел тот же знакомый блеск воды, по- прежнему молодое и красивое лицо жены, и вдруг показалось ему, что не около двух лет не был он здесь, а, может, неделю, две – не больше. И перед глазами снова поплыли дни военной службы. Сколько пережито, сколько всяких впечатлений и событий отложилось в памяти. Нет, этого в две недели не уложишь, не перескажешь и за месяц…
Положив руку на перекладину и радостно заглядывая в глаза жены, Андрей снова начал вспоминать:
– Прошлым летом мы около месяца стояли под Белой Церковью. Невдалеке был полустанок. Идет, бывало, поезд, а меня так и подмывает выскочить навстречу, посмотреть, не приехал ли кто. Поезд приходил ежедневно, под вечер, и каждый раз у меня возникало такое желание. Чем дальше, тем оно становилось сильнее. Представлялось, что не сегодня-завтра, а все же должна ты приехать этим поездом. И не писала ты мне ничего, и я ни словом не обмолвился в письмах, потому что знал, нельзя тебе приехать, однако ждал. Проходили дни, постепенно это стало моей радостной необходимостью, и я начинал ожидать поезда уже с самого утра. Ожидал, как чего-то особенного, бесконечно желанного. Приближался вечер, я старался на минутку освободиться, чтобы сбегать на полустанок, и так – каждый день. Прибывал поезд, я с волнением стоял на перроне, жадно всматривался в каждого, выходящего из вагона. Незнакомые люди на мгновение впивались в меня глазами, потому что и я смотрел на них…
Помню, один раз опоздал к поезду: выбежал из городка, а пассажиры уже вышли из вагонов. Смотрю – недалеко стоит девушка. Чемоданчик в одной руке, плащ – в другой. Посматривает в разные стороны, наверное, не знает куда идти. Увидела она, что летит к ней какой-то военный, и – навстречу. Я бегу, а она ко мне, на бегу волосы поправляет. Вижу – твои волосы, твоя походка, даже рост твой! Приблизился, и боязно голову поднять: вдруг не ты?
Подбежали, глянули друг другу в глаза. У меня внутри все похолодело, а она стоит и смущенно улыбается:
– Не скажете, как пройти в такую-то часть?
Оказалось, она даже не в наш городок приехала…
Из-за реки, из-за густого ивняка набежала на вербы короткая волна ветра, перелетела в сад, поиграла с листвой и исчезла где-то за деревней. Снова стало так тихо, что, казалось, произнеси вслух слово, – в соседней деревне услышат.
Плеснула в реке рыба. Днем на этот плеск никто не обратил бы внимания, а теперь и он мог прервать разговор, даже испугать. Вера и Андрей взглянули на реку, ожидая увидеть что-то большое, может быть, сома или пудовую щуку, но круги по освещенной луной воде пошли совсем небольшие. Так иной раз ночью в лесу треск сухой веточки может показаться пистолетным выстрелом.
Кто-то весело заговорил возле школы, потом разговор послышался и в деревне. Видимо, молодежь, вернувшись с поля и поужинав, вышла на улицу. Чей-то звонкий грудной голос завел «И кто его знает». Дружный и слаженный хор подхватил песню, понес по улице.
Андрей прислушался, в глазах его загорелись живые огоньки.
– Как хорошо! – с искренним восхищением сказал он. – Сколько раз слушал эту песню, а все мало, хочется слушать и слушать. Ее начали петь, помнишь, когда я только собирался в армию. Запала она мне в душу, так и увез с собою. Долго ехал, а песня эта все звучала в ушах. На новом месте с месяц не слыхал ее, а потом, помню, сменился как-то с ночного поста, лег спать, и вдруг на улице, из рупора – песня! Проснулся я сразу, вслушался, и так тепло стало на душе, так грустно… Всплыло в памяти все домашнее, казалось, будто приблизилось ко мне, стало рядом, вроде никуда я и не уезжал, а живу в родных местах…
– Ты, бывало, и сам пел ее, – сказала Вера. – Помнишь?
– Помню, – кивнул Андрей. – И теперь люблю. Вот и наш Игнат Прокофьевич… Есть у нас там еще один, тоже бывший учитель, некто Донской. Родом из Саратова. Соберемся, бывало, и запоем… Или на дежурстве встретимся, или так где-нибудь. Игнат Прокофьевич берет высоко-высоко, под девичий голос. Закинет голову, прищурит глаза да как затянет! Только голос дрожит, переливается. А Донской баском подпевает.
