можно отправлять для выполнения серьезного задания за рубеж, а серьезность и сложность задания сомнений у него не вызывали, раз инициатива исходила от Сталина. Кроме того, начинать операцию по внедрению сейчас, накануне решающего и окончательного разгрома Германии, Меркулов считал делом малоперспективным.
– Товарищ Сталин, план, который вы предложили – хорош. Я бы даже сказал – план гениален…
– Что? Что вас смущает? Говорите. Я это чувствую по вашему голосу. Я ведь для того вас сюда и пригласил, чтобы выслушать ваши контраргументы и чтобы вы предъявили свои контрдоводы.
– Возраст сотрудников, товарищ Сталин. В таком возрасте человек еще не может занимать сколь- нибудь значимый пост ни в одной из структур СС или вермахта, который мог бы хоть как-то заинтересовать англичан или американцев. А офицер младшего чина вряд ли может интересовать английскую или американскую разведку. Существует большой риск не получить ожидаемого результата от проведенной операции.
– Американскую, – с нажимом уточнил Сталин. – Сейчас мы с вами обсуждаем вопрос о внедрении нашего человека именно в американскую разведку. – Он сделал довольно большую паузу, затем продолжил свои рассуждения:
– Насчет того, что молодой офицер не может занимать высокого положения в структурах СС и германской армии, тут вы, пожалуй, правы. А вот насчет того, что офицер невысокого армейского чина не сможет их заинтересовать, тут я с вами не согласен. Кто, как не боевой офицер, сражавшийся с оружием в руках против большевиков, к тому же в совершенстве владеющий английским и… русским языками, может еще заинтересовать Управление стратегических служб США, которое уже сейчас разрабатывает планы будущих операций против Советского Союза? Нет, товарищ Меркулов. Окажись такой человек в руках людей Донована, они его из поля зрения уже не выпустят. И малый чин офицера вермахта – с эсэсовцем они могут и не связаться – послужит нам в данной ситуации на руку, он не будет способствовать глубинной проверке офицера. По крайней мере, на начальном этапе. А насчет риска… Скажите, Всеволод Николаевич, в вашей работе вам часто приходилось сталкиваться с решением подобных вопросов без определенного рода риска? Возможна ли вообще работа разведки без риска?
– Нет, товарищ Сталин.
– Вот видите. Я тоже думаю, что нет. Вы принесли с собой то, о чем я вас просил?
– Да, товарищ Сталин, принес.
Меркулов поднялся из-за стола, принес портфель, который он отставил к стене, когда вошел в столовую, и выложил на стол стопку папок голубовато-серого цвета. Это были личные дела сотрудников, которые отобрали наркому работники кадрового аппарата, и которые Меркулов предварительно тщательнейшим образом изучил сам.
Сталин сел за стол, отложил трубку в пепельницу, взял верхнюю папку и раскрыл ее. Он долго всматривался в фотографию сотрудника, затем, убрав снимок в специальный кармашек на внутренней стороне титульной корки, стал внимательно читать листок по учету кадров. Изучив личное дело от корки до корки, Сталин отложил его в сторону и взял другую папку.
«А он постарел…» – подумал Меркулов, глядя на сильно поредевшие волосы Верховного, на его усы, совсем не щетинистые, а скорей мягкие и даже чуть обвисшие, на густую сеточку красных прожилок, проступающую сквозь кожу на щеках и делающую заметной бледность лица. И еще Меркулову бросился сейчас в глаза общий облик Сталина. Это был совсем не тот облик, который все привыкли видеть в монументальных скульптурах и на гигантских полотнищах портретов вождя. В эти минуты перед ним сидел сильно изнуренный человек с уставшими плечами и чуть сутуловатой осанкой.
Меркулов рассматривал Сталина исподволь, бросая на него короткие цепкие взгляды; тот же продолжал внимательно изучать личные дела и, казалось, совсем не замечал наркома. Только редкие уточняющие вопросы Сталина, на которые Меркулов давал исчерпывающие ответы, говорили о том, что Верховный не забыл о его присутствии.
– Что, сильно я постарел? – не отрывая взгляда от документов и словно прочитав мысли наркома, неожиданно спросил Сталин. От столь точного попадания в ход его мыслей Меркулов смутился, ему даже стало немного не по себе. – Вы разглядываете меня, как цыган, покупающий лошадь.
– Я думаю, товарищ Сталин, о том, смог ли кто-либо другой вынести ту ношу, которая с началом этой войны обрушилась на вас и которую вы, как Верховный главнокомандующий, все это время несете на своих плечах. Какой же внутренней энергией должен обладать человек, чтобы такой груз вынести?
– Тяжесть войны, Всеволод Николаевич, обрушилась не на меня одного. Она обрушилась на весь советский народ, – Сталин поднял уставший взгляд и посмотрел на Меркулова. – Это советский народ вынес и сейчас продолжает выносить на своих плечах все тяготы этой войны и на фронтах, и в тылу. А меня жалеть не надо. Я еще крепко держусь в седле. В переносном смысле, конечно.
Замолчал и вновь погрузился в изучение документов.
Просмотрев все личные дела, Верховный снова взял папку, которую ранее отложил отдельно от других.
– Красивое лицо. Открытый взгляд, – сказал Сталин, долго вглядываясь в снимок сотрудника. – Озеров Сергей Александрович, – прочел он на титульной стороне обложки личного дела. – И фамилия у него соответствует. Вы, Всеволод Николаевич, никогда не задумывались над тем, что фамилия часто оказывает влияние и на самого человека, и на его характер, привычки и даже на биографию? Озеров… Эта фамилия от слова «озеро». От этого слова веет чистотой, спокойствием и постоянством. А постоянство в нашем деле играет важную роль. Постоянство во взглядах, в преданности делу, которому служишь, в вере в справедливость этого дела… Именно это подразумевает верность нашей партии и нашему государству. Озеров… Хорошая фамилия. Что вы можете сказать об этом человеке?
– Москвич… Закончил Институт связи. В поле нашего зрения Озеров попал в октябре 43?го года, он тогда воевал в составе 92?й гвардейской стрелковой дивизии, командовал взводом разведки. За форсирование Днепра был награжден орденом Красной Звезды…
– Это все я вижу из материалов его личного дела, – не поднимая головы и продолжая неспешно перелистывать листы, перебил Сталин. – Что вы можете сказать о нем как о человеке, о его характере?
Меркулов, вспомнив слова начальника Школы особого назначения, чуть улыбнулся:
– Ершист. Поначалу написал несколько рапортов на имя начальника Школы с просьбой отправить его обратно на фронт. Сначала, говорит, хочу задушить фашистского змея своими руками, а уж потом готов выполнить любое задание.
Пряча улыбку в усы, Сталин тоже улыбнулся, но тут же помрачнел:
– Тут написано, что его отец погиб…
– Да, товарищ Сталин. Подполковник Озеров пал смертью храбрых в бою при освобождении Белой Церкви в январе 44?го. Это установлено доподлинно, – предвосхитил вопрос Сталина Меркулов: «пал смертью храбрых» и «пропал без вести» – это совсем не одно и тоже. – Весть о гибели отца и побудила старшего лейтенанта Озерова писать рапорты о направлении его на передовую. Рвался отомстить за отца.
Сталин вновь раскурил погасшую трубку, поднялся из-за стола и молча стал ходить взад-вперед. Нарком понял, что в эти минуты Верховный вспомнил о своем сыне Якове, который находился в немецком плену. Меркулов понял это по тому, каким сделалось лицо Сталина: оно вмиг приобрело землисто-серый оттенок, стало печальным и… беззащитным.
– Сколько этот проклятый Гитлер принес нам страданий! Как можно пережить гибель родного человека: отца, матери, своего ребенка?! Здравым умом это ни понять, ни объяснить невозможно. Проклятая война… – Сталин вернулся на свое место и, посмотрев наркому в глаза, глухо проговорил:
– У него будет возможность отомстить за своего отца. Только месть может быть не только на поле брани, ее можно свершить в войне куда более коварной и более изощренной. Передайте эти мои слова старшему лейтенанту.
– Слушаюсь, товарищ Сталин.
Верховный вновь подвинул к себе личное дело:
– Откуда у него такая тяга к языкам? Тут сказано: в совершенстве владеет немецким, английским, испанским и португальским языками.
– Его мать по образованию филолог, товарищ Сталин. До войны она преподавала в Московском
