Поезд мчится быстро, вдали, будто причудливый кремовый торт, маячат Доломиты. Вдоль пути торчат рекламы мыла, вин, зубных паст, отелей, ресторанов, машин. От них рябит в глазах. Гудрун дремлет, как всегда, тихо посапывая.
В полдень отправляемся в вагон-ресторан. Я выпиваю три чашки крепчайшего «экспрессо». Все-таки варить его умеют только в Италии. Когда официант слышит, сколько еды моя нежная подруга заказывает на завтрак, у него глаза лезут на лоб, а когда видит, с какой скоростью она все это поглощает, он чуть не падает в обморок.
Во второй половине дня прибываем в Венецию. На вокзале пахнет дымом, тухлой водой (ею всюду пахнет в этом городе). Солнце отражается в донельзя замусоренных водах каналов. Вообще зимой и весной здесь погода дрянная — дождь, холодный ветер. Я впервые в этом городе, и он мне не понравился. «Жемчужина Адриатики»! Как же — моченое яблоко! И все время приходится ходить пешком — машин нет.
У Кампанилы лужи, нахохлившиеся голуби мотаются по площади, норовя сесть туристам на плечи. Да и туристов что-то не видно. Маячит одинокая фигура Рики в дождевике, который она успела купить. Торопимся забежать в кафе — согреться, я пью кофе, они — виски. Гудрун использует паузу, чтоб съесть яичницу с беконом, салат, сыр и кусок яблочного торта.
Поздно вечером являемся на очередную квартиру, дверь открывает, как ни странно, монахиня. Она молча вручает нам ключи и исчезает. Осматриваемся. Та же картина: походные койки, консервы, пыль. Но здесь еще и сырость. Включаем телевизор — реклама. Включаем радио — неаполитанская музыка. Смотрю в окно — внизу грязный канал, напротив облезлый, избитый сырыми ветрами дом с когда-то розовым фасадом. Тоскливо…
Неожиданно нам наносят визит.
Раздается условный стук в дверь. Следует обмен паролями. Входит немолодой тип в очках в старомодной оправе. К нашему удивлению, выясняется, что он священник. С ним парень и девушка. Жгучие брюнеты, черноглазые, этакие живчики — типичные итальянцы (хотя здесь, в Венеции, итальянки как раз светловолосые).
Они принесли нам оружие — пистолеты «беретта», «кольт», взрывчатку, радиодетали. Оказывается, парень радиотехник, и он собирается мастерить приемник, чтобы подслушивать радиопередатчики полиции.
Мы угощаем гостей вином — красным и белым «кьянти», сами предпочитаем что-нибудь покрепче (кажется, я начинаю привыкать к алкоголю, а ведь когда-то, кроме пива, ничего не пил). Гудрун вынимает сигареты с марихуаной. Я совсем забыл вам сказать, что Гудрун частенько балуется марихуаной. Рика, кстати, тоже.
Меня лично наркотики не увлекают. Как-то попробовал, Гудрун уговорила — брр, мерзость! Как можно этим увлекаться? Да еще говорят, бросить трудно.
Болтаем с вновь пришедшими (священник ушел). И тут выясняется интересная вещь. Оказывается, они из КР, «красных бригад»! Ну, скажу я вам, не ожидал. Это же наши идейные противники. Вы небось читали, слышали о «двух зкстремизмах»? На одном полюсе они, на другом — мы. Два часа болтаем, во всем согласны, а, оказывается, идейные противники. Чудеса.
Девка только на вид романтическая красотка, как я понял, она — мозг, а парень — руки.
Она говорит, например:
— Что нас беспокоит, так это необходимость учитывать существование уголовного мира (говорит-то как!). Они видят в нас соперников — боятся, что отнимем у них доходы. И в какой-то степени правы, потому что всякое ограбление с целью политического характера (тоже мне формулировка!) приводит к усилению активности полиции. Поэтому нам приходится остерегаться уголовников: они считают святым делом доносить на нас.
Такие у нее заботы.
Но ее слова наводят меня на невеселые мысли. 1 Им приходится остерегаться уголовников!
А мы-то кто? Не уголовники? Да нет, мы, конечно, идейные борцы, И каждый раз, когда мы осуществляем свои акции, не забываем подвести под это, так сказать, идейную базу, провозгласить красивые лозунги. Мы герои, мы борцы, мы провозвестники новой жизни, глашатаи великих идеалов. Тьфу! Даже думать об этом противно. Но ведь идеалы провозглашаем не только мы. Благородными свои цели объявляем не только мы.
Например, Эстебан и его товарищи.
Их, конечно, можно называть смутьянами, бунтарями, международными террористами, ниспровергателями — словом, какую только грязь на них не льют, в чем только не обвиняют.
Но я-то, между нами говоря, знаю, да и вы уж не притворяйтесь, сделайте милость, тоже прекрасно знаете, что все это чепуха. Что этикетки те на них навешивают. И я в том числе.
В том-то и печальная истина, что в отличие от нас и нам подобных Эстебан и его товарищи не уголовники. Ну не уголовники! Что тут поделать!
Иногда я задумываюсь над этим. Это что, такой вот хитрый ход у них — не залезать в грязь, не компрометировать себя разными темными делами, никого не убивать и не взрывать? Это у них такой ловкий прием, чтоб привлечь народ на свою сторону? Да нет, просто вот так они считают, такое у них кредо, как теперь модно выражаться.
Они, повторяю, делают то, что говорят, а говорят то, что думают. И потому у них слова не расходятся с делом и нет им нужды придумывать для своих дел красивые обертки.
Ведь им нелегко. Хоть банки они не грабят и людей не похищают, полиция за ними гоняется больше, чем за нами.
А Эстебан идет себе своей дорогой, и сколько помню его, ни разу слову своему не изменил. Дорога у него одна, и его не собьешь.
И в нем уголовники конкурента не видят.
А в нас — да. Поэтому опасения наших новых дружков меня беспокоят. Ведь коль скоро мы тоже встали на путь «экспроприации», значит, и нам грозит та же опасность.
А, собственно, почему разговор перешел на эту тему? Ага! Выясняется, что у наших новых знакомых есть предложение, даже два: ограбить банк и похитить в муниципалитете разные бланки, печати и т. д.
Самим не справиться, их сейчас только двое, ждать некогда, а мы, как им известно (откуда?), мастера таких дел.
Что касается моральных соображений, то их разрешила Рика.
— Наша тактика допускает на определенных этапах совместные действия с попутчиками, а в некоторых случаях даже с противниками.
И вот, покинув негостеприимную Венецию, мы катим по дорогам Италии на север, все дальше и дальше. Путь лежит в Милан. Дело в том, что наши «компаньоны» заявили: банк следует брать в каком- либо большом промышленном городе, символизирующем капитализм, буржуазию как таковую. Потому выбран Милан. Рика поддерживает эту идею.
Однако на этот раз все проходит далеко не так гладко, как хотелось бы.
Наши «компаньоны» выбирают филиал «Миланского банка», расположенного на окраине в районе новостроек. Здесь ровными рядами выстроились пятиэтажные розовые коробки дешевых домов. Между ними в небольших скверах возятся ребятишки, гуляют собаки, дремлют на скамейках старики. На балконах, словно белые флаги сдающихся гарнизонов, развеваются вывешенные для просушки простыни. Ни в одной стране я не видел такого количества белья, вывешенного во дворах, на балконах, на крышах, даже на протянутых между домами веревках! Такое впечатление, что все постоянно капитулируют.
Гудрун заходит в банк и тут же возвращается хмурая. Во-первых, у дверей охранник с огромным револьвером и к тому же не старый. Во-вторых, большинство персонала — мужчины и тоже весьма крепкие; в-третьих, кассир сидит в клетке из пуленепробиваемого стекла. Да и подъезды не очень удобные.
Сообщаем все это «компаньонам», но они настаивают. У них есть план. Они предлагают совершить налет не на операционный зал, а на машину, которая приезжает каждый вечер в шесть часов за деньгами из центрального банка.
Они давно следят: машина останавливается у входа, и два инкассатора переносят в нее сумки с деньгами. Они вооружены, но руки у них заняты. Шофер сидит в машине, так что, по существу, кроме еще
