попросила ее прибрать вместо нее в святилище богини, не объяснив почему.
И вот настал день, которого они обе с тревогой ждали. Обе девочки были напуганы, да это и неудивительно. Им нужно было выйти за пределы храмовой земли и перейти по камням холодную быструю речку, которая еще не вошла в свои берега после половодья. Ала держала в руках Солона, а на голову надела бусы, присланные Калиной. Девочка дрожала от холода и страха, и Солон тоже приуныл и пытался улететь.
– Скорей, скорей, – поторапливала она подругу, – нас могут увидеть!
Становилось все светлее, и белые платья девочек можно было заметить издалека, а о том, что случится, если их застанут за пределами храмовых земель, было страшно даже подумать.
Первой начала читать заклинание Агариста. Богиня колдовства Геката, наполовину женщина, наполовину дух ночи, могла очень рассердиться, если хотя бы один слог в заклинании будет сказан неверно. Даже беспечная Агариста была напугана, и голос ее задрожал в тот момент, когда надо было призвать духа ночи. Издалека, с поросших лесом холмов, которые высились над долиной, донесся лай собак. Девочки знали, что собаки всегда сопровождают богиню ночи, повелительницу ночных духов и снов.
– И это все, – прошептала Ала, – я ничего не вижу.
– Нет, еще не все. У меня ничего не вышло. Надо начать снова, – прошептала Агариста в ответ.
Девочка закрыла глаза и старалась думать только о словах, которые не были такими ужасными, как тот дух, к которому она взывала. Правда, иногда они были совершенно непонятными, как и древние молитвы, которые они произносили в храме. На этот раз Агаристе удалось произнести заклинание до конца, ни разу не запнувшись и в полной тишине. Только ветерок шуршал листьями кустов на берегу. Прижав Усатика к груди, Агариста выдохнула последнюю фразу.
– Теперь смотри, – сказала она подруге и, открыв глаза, склонилась над водой.
Сначала она не видела ничего, кроме струящегося потока. Таинственный ночной ветер, который заставлял девочку дрожать, покрывал поверхность легкой рябью. Со дна реки поднималась тина, и что-то поблескивало в глубине. Прошло мгновение, и она увидела в сером свете свое собственное белое платье, а рядом платье Алы, а вот отражение веток боярышника… конечно, это только ветки и больше ничего… а может, это только маленькие водовороты… Она наклонилась ближе к воде… Ну конечно…
Но тут ветер донес до них веселую мелодию, которую насвистывал пастух, выводивший стадо на пастбище.
– Быстрей, быстрей, он нас увидит!
В панике девочки перебежали по камням через речку. Они остановились только около храма, насквозь промокшие и с трудом переводящие дыхание.
– А я видела что-то, – сказала Агариста, немного придя в себя, – я и правда видела, только не очень ясно. Если бы этот пастух не пришел… а ты, ты видела что-нибудь?
То, о чем Алеция не хотела даже думать, выходило на поверхность.
– Я-я в-виде-дела то, что и ожидала увидеть, – ответила девочка, стуча зубами, – я видела себя и С- солона. Понимаешь, з-з-значит, я никогда не выйду замуж…
Агариста в ужасе уставилась на подругу, слова замерли у нее на губах.
– Т-т-ты помнишь, как Теодора уезжала домой, – продолжала Ала еле слышно, – у нее была птичка, как у меня. И она отдала ее Артемиде, и верховная жрица…
Ала запнулась.
– Ты отдашь своего Усатика, ты позволишь, чтобы его убили на алтаре?
Агариста еще крепче прижала к себе кролика и поцеловала его пушистый мех.
– Я должна это сделать, ты же знаешь. Усатик – это я, он мой, он – как будто мое девичество, и я отдаю его богине. Когда богиня забрала Ифигению с алтаря, там появилась лань. Что-то всегда должно остаться на алтаре. Ты же знаешь, что это так.
Агариста спрятала лицо в пушистом мехе Усатика и глубоко вдохнула его запах.
– Мы принадлежим Артемиде, – голос Агаристы окреп, – и что-то, какая-то часть нас самих должна остаться здесь навсегда. Это часть Тайны.
– Я знаю, – ответила Алеция. Она сильно побледнела, хотя казалась спокойной и решительной. – Но я не буду думать об этом сейчас, не буду думать об этом, пока не станцую танец медведей. Может быть, тогда что-то переменится. Но сейчас я чувствую, что не могу отдать Солона, значит, мне придется остаться с Артемидой. Я не вернусь домой…
Тайна
Каждое утро Алеция с тревогой вглядывалась в свое отражение в полированном медном зеркале, которое подарила ей мать. Еще бы, ведь Агариста сказала, что если она будет жить в храме, то станет постепенно такой же, как взрослые жрицы, а они не отличались особой красотой. Среди них была одна с торчащими вперед зубами и туповатым выражением лица, а у той, которая учила девочек танцевать танец медведей, на верхней губе была безобразная родинка и росли черные усики. У третьей лицо было покрыто оспинами, а четвертая косила. А у верховной жрицы лицо было покрыто нездоровой желтизной, нос ужасно длинный, а натянутая улыбка делала ее похожей на пугающее изваяние богини.
– Не может быть, чтобы я стала похожа на них! – протестовала Ала.
– А вот посмотришь, – угрожающе отвечала Агариста.
Алеция замечала, что ее лицо изменяется. Оно становилось более вытянутым, чуть-чуть обозначились скулы, изменилась форма носа и подбородка, который стал более острым. Девочка пыталась сделать вид, что ее это не беспокоит, но она так часто смотрелась в зеркало, что подруги начали ее дразнить.
– Алеция влюбилась, Алеция влюбилась, – запела Мелинно.
– Отстань от нее сейчас же, а то получишь! – Глаза Агаристы метали молнии.
– Только тронь мою Мелинно, только тронь! – закричала Миро.
В последнее время девочки стали такими раздражительными, что ссоры вспыхивали ежеминутно, а иногда дело доходило до драки. Но на этот раз всех отвлекла Филодамия, которая принесла интересную новость. В храм приехала знатная дама. В это время года такой визит был большой редкостью. Стояла ранняя весна, дороги развезло, проехать в повозке было трудно, а до Афин около дня пути. Девочки тут же забыли про обиды и побежали смотреть на неожиданную гостью.
Прибывшая дама оказалась уже немолодой и не производила впечатления попавшей в беду женщины, которой требовалась срочная помощь богини. Она была невысокого роста, с ладной плотной фигурой и славной улыбкой. Если бы не богатый наряд и золотые булавки в волосах, ее, пожалуй, можно было бы принять за чью-нибудь няню. Дама беседовала со жрицей с торчащими вперед зубами, а та позвала Алецию и Агаристу, чтобы они помогли возложить на алтарь богини дары, которые слуги вынимали из повозки.
Дама поздоровалась с девочками.
– Так кто же из вас Агариста? Ну конечно, это ты. Как ты похожа на свою красавицу мать! А ты, конечно, Алеция. Мой сын Николаос много о тебе рассказывал. Я знаю, как ты была добра к своей няне, знаю, что ты оставалась с ней, пока она не поправилась.
Дама дружески похлопала Алу по спине, не обращая ни малейшего внимания на то, что та покраснела как маков цвет.
– Девочки, меня зовут Артемиодора. Когда я была такой же молоденькой и худенькой, как вы, я жила там же, где и вы сейчас, спала в одной из ваших маленьких постелей и танцевала танец медведей. А когда мой отец забирал меня отсюда, он подарил мою статую. Она и сейчас где-нибудь стоит. Боюсь только, что теперь вы меня в ней не узнаете.
– А я узнала! – воскликнула Ала. – Вы – девочка с кроликом, которая стоит при входе на колоннаду! Там есть надпись: «Дар Артемиодоры, дочери Филемона».
– Ты умеешь читать, – задумчиво сказала Артемиодора, – такое не часто бывает. Но пожалуй, это даже хорошо. Мы, женщины, обычно особым умом не отличаемся. – Она снова улыбнулась девочкам. – Когда кончится жертвоприношение, вы покажете мне мою статую. Я ведь ее никогда не видела, меня увезли до того, как ее установили. А потом, может быть, посмотрим вашу комнату, ваши маленькие кроватки и старый двор. Затем вы отведете меня в святилище и я поклонюсь изваянию богини.
Артемиодора вместе со жрицей направилась в храм, а девочки последовали за ними.
– Что это за Николаос? И откуда он о тебе знает? – шепотом спросила Агариста.
– Это когда наша повозка разбилась, – прошептала Ала в ответ, – он помогал нам, когда Юнис
