– Богиня луны, царица серебряного лука, ты, чье изваяние принесла нам царская дочь, мирно живи на благодатной земле Афин.
– Защитница юных дев, поселись навечно в белом храме на морском берегу и благослови нашу землю.
Достигнув наивысшего напряжения, музыка постепенно смолкла. Все было кончено. Конон снял дочь с плеч и поставил на землю, а девочка ухватилась за его плащ, дрожа от напряжения и холода. Конон погладил Алу по головке:
– Тебе понравились танцы, дочка?
Ала глубоко вздохнула. Зрелище показалось ей прекрасным, и она не в силах была произнести ни слова. Перед ее глазами до сих пор кружились желтые платья, мелькали черные маски в лунном свете, на белом песке темнели цветы. Неудивительно, что защитница всех девочек любит, когда танцуют медведи!
Конон продолжал что-то говорить дочери, но Ала, погруженная в свои мысли, ничего не слышала.
Отец удивленно посмотрел на дочь и громко произнес:
– В будущем году ты сама будешь танцевать танец медведей. Ты довольна?
Ала очнулась.
– О, папа, – у девочки от восторга перехватило дыхание, – неужели я смогу так танцевать?
Путешествие
Прошло десять дней после представления, когда Конон принес с базара плетеную клетку, в которой сидел голубь и поглядывал на Алецию любопытными розовыми глазками.
– Это мне? Правда мне? – Ала с трудом могла в это поверить. Птичка была такой хорошенькой, с серо- голубыми крыльями, розово-пурпурной шейкой, с черной полоской на хвосте и розовыми лапками. Ала засунула палец в клетку, но голубь не обратил на нее ни малейшего внимания.
– Дай ему семечко, – предложила Атенаис.
– Ты должна заботиться об этой птице, Ала. Это твой дар богине Артемиде, – строго сказал Конон.
Ала быстро вытащила палец из клетки, и радостное выражение исчезло с ее лица. Значит, эта птица была предназначена в жертву богине. В те далекие времена приносить животных в жертву богам было так же естественно, как дышать. Когда крестьяне весной забивали скот, по этому случаю устраивался настоящий праздник. Они закалывали животных в честь своего бога или богини и сжигали на алтаре внутренности животного, которые не годились в пищу. Поднимавшийся к небу дым должен был радовать богов, и при этом никто, кроме ненасытных стервятников, питающихся отбросами, не лишался пищи. Все были довольны, кроме крестьянских дочек, которые весь год ухаживали за жертвенным ягненком, и он успевал превратиться в любимое существо, с которым так трудно и страшно было расставаться. Лучше бы никогда не любить это бедное создание.
Так думала Ала, но искушение было слишком сильным. Конечно, надо дать голубю зернышко. Он был таким славным, и ведь он принадлежал ей, Але, по крайней мере сейчас.
– А когда мне надо будет отдать его Артемиде? – осторожно спросила она.
– Не раньше, чем ты сама этого захочешь, – пообещал отец. – Эта птица пробудет с тобой столько, сколько пожелаешь.
– Помни, девочка, взросление – это не только радость, это и грусть, – со вздохом сказала Атенаис. Но Ала не обратила никакого внимания на это мудрое изречение, которое уже много раз слышала из уст матери.
– Он взял семечко! – радостно воскликнула девочка. – Вы видели, он его склевал! Прямо с моего пальца!
– Думаю, голубь голоден, – заметил Конон. – Тебе нужно самой поить и кормить его, а когда он к тебе привыкнет, мы подрежем ему крылья, чтобы он не улетел, и ты сможешь вынимать его из клетки, когда захочешь.
– А как мне его назвать? – спросила Ала, и радость снова засветилась на ее лице.
– Я думаю, его следует назвать Солон, в честь мудреца Солона. Имя Алеция означает «правда», а правда должна всегда идти рука об руку с мудростью.
– Солон, Солон, – позвала Ала, тихонько присвистнув.
Солон склонил головку набок, как это делают голуби, и закурлыкал.
С этого дня кукла Горго была заброшена в дальний угол комнаты, а Солон всюду следовал за Алой, сидя у нее на плече. Кто был не в восторге от этого нового увлечения, так это Филис. Она постоянно ворчала, ведь Солон частенько пачкал Алино платье, но девочка только улыбалась в ответ на упреки. И не было на свете птички, о которой бы так заботились, которую бы так нежно ласкали, поглаживали по головке, с которой бы постоянно ворковали, ежеминутно меняли воду для купанья и добавляли свежих зерен. Ала даже научила Солона склевывать зернышки у нее с губ. На ночь она ставила клетку с Солоном подле своей кровати. Иногда девочке снилось, что ее любимый Солон уже отдан Артемиде. Но, просыпаясь, Ала успокаивала себя тем, что птичка будет принадлежать ей, пока она сама не захочет с ней расстаться. В самой глубине души, там, куда даже богиня не могла проникнуть, Ала была уверена, что никогда не расстанется с Солоном.
– Ведь я могу не расставаться с ним до тех пор, пока сама не захочу, а я никогда этого не захочу! – повторяла Ала про себя.
Сказать это было легко, но она уже предчувствовала, что однажды ей придется выдержать бой за своего любимца.
– Ты что, оглохла или дуешься на меня? – сердито сказала Юнис. – Что за манеру взяла – отмалчиваться.
Ала с удивлением подняла на нее глаза:
– Я тебя не слышала. Я думала!
После того как Ала посмотрела танец медведей и получила от отца в подарок Солона, она стала часто задумываться. И было о чем: жизнь так быстро менялась. Ведь чтобы танцевать танец медведей, надо быть жрицей. В долине Бравроны, недалеко от моря, стоит белый храм Артемиды, там хранится ее священное изваяние и ему служат маленькие жрицы, девочки, которых родители привозят сюда на целый год. Здесь они разучивают старинные молитвы, узнают, как плести венки и гирлянды для богини, моют священные сосуды и выполняют еще множество разнообразных поручений. Они подчиняются верховной жрице. Об этом рассказала ей Атенаис, мягко подводя дочку к мысли о том, что ей придется оставить родительский дом на целый год.
Так, значит, ей предстоит жить в храме Артемиды совсем одной, без Юнис, без Филис, без Калины, без мамы и отца! Даже Клейтоса там не будет, даже его! Последнее время Ала редко видела брата, он почти не появлялся на женской половине дома.
Глаза девочки наполнились слезами. Ала обвела глазами любимый дворик, как будто видела его в последний раз. Да, она всегда знала, что, когда станет совсем-совсем взрослой, когда ей исполнится четырнадцать или пятнадцать лет, отец отдаст ее замуж. Этого она совсем не боялась, ведь это будет так не скоро, а она повзрослеет и будет чувствовать себя совсем по-иному. Но сейчас ей было только двенадцать и надо было покинуть любимый дом на целый год. Весь год провести в храме Артемиды! А когда она, наконец, вернется, вскоре придется расстаться с домом навсегда. Але казалось, что ее жестоко обманули. Ей хотелось жить привычной жизнью дома, но разве ей это позволят.
– Я совсем не хочу танцевать танец медведей, раз уж так, – захныкала девочка.
Атенаис обняла дочку:
– Ты можешь подождать целый год, если хочешь. Давай подождем?
Ала начала плакать из-за того, что надо было уехать из дому, но теперь, когда мама предложила ей остаться и на целый год отложить поездку в храм, она расплакалась еще сильней. Ведь она лишалась настоящего приключения!
– Если бы тебе предстояло всю свою жизнь провести дома, как бедной Филис, то, конечно, было бы лучше вообще никуда не уезжать, – продолжала Атенаис, – но ты выйдешь замуж. Тебе придется жить с другими людьми, у тебя будут свои собственные рабы. И тебе будет гораздо легче, если ты сможешь немножко узнать жизнь вне нашего дома.
Ала кивнула в ответ и крепко прижалась к Атенаис. Как приятно, когда мама тебя обнимает, как хорошо
