послушался – секи ему голову, получишь от царя награду». Мало того, объявляет, что свободны, дескать, мол, уже два года: с десятой ревизии и за утайку воли с помещиков надо взыскать… Каково, а? Не обессудьте, спешу. Трогай, Сидор!
Чем ближе к Бездне, тем более народу. В самом селе многотысячное скопище крестьян. Толкутся, сидят, едят, пьют, разговаривают, спорят, иногда друг друга за грудки хватают.
– Вот, – заметил Викентий, – оттого войска и жандармы. Кажись, спичку брось – бей, мол, помещиков, – полыхнет всероссийским пожаром новая пугачевщина. Ее и боятся царь и его правительство, и более всего помещики. Интересно бы поговорить с этим Антоном Петровым. Давай-ка попытаемся пробиться.
Дело оказалось мудреным. Изба была окружена плотной толпой и охранялась. Начальство никакое к Антону Петрову не допускали: он не велел. Викентий с Гошкой затесались в группу симбирских крестьян – слово за слово, будто свои, – и помаленьку все ближе к избе. Спрашивали местные:
– Откуда будете?
– Симбирские. Правду хотим знать про истинную чистую волю. Послушаем – другим расскажем. Не одним вам волею владеть, верно?
– Верно, – соглашались местные мужики. – Идите, православные, да не притомляйте Антона нашего, какую ночь не спит, все волю народу читает…
– Да уж не сомневайтесь. Не без понятия. Нам главное что? Волю послушать, а там и пойдем. Нас дома незнамо как ждут.
Викентий с Гошкой вместе с симбирскими мужиками протиснулись в избу. Там крестьянин, лет тридцати, худой, бледный, видать, и вправду не спавший много ночей, воздев лихорадочные, запавшие очи горе, скороговоркой бормотал:
– Станут вас стращать войском, не бойтесь, никто не смеет бить народ без царского приказа. А если дворяне подкупят и будут в вас стрелять, то и вы рубите топорами тех царских ослушников!
Мужики слушали Антона Петрова внимательно, с верой. Викентий и Гошка – со смешанным чувством жалости и страха.
– Что из этого всего получится? – спросил Гошка, когда они выбрались из избы и толпы, окружавшей ее.
– Ровно ничего хорошего. Они верят в миф, ими самими порожденный, будто царь дал желанную полную волю, а дворяне ее скрывают. Понимаешь, они бунтуют не против царя, а за него, против помещиков и свои действия считают вполне законными. А ведь на самом деле царь подписал именно такую волю и никакой другой нет и не будет. И бунт против этой воли – бунт не только против помещиков, но и против царя, его правительства, его законодательства со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Ночь с 9 на 10 апреля провели без сна. Ходили от одной группы к другой. Грелись у костров. Слушали разговоры.
В Бездне происходило беспрерывное движение. Одни приходили, другие уезжали.
Утром в толпе вдруг мелькнула студенческая фуражка.
– Глядите! – воскликнул Гошка. – Никак, кто из наших?
Протолкались, верно – свои: студенты – казанец Клаус и другой, которого Гошка не знал, по фамилии Аристов. Обрадовались друг другу.
– Какими судьбами?
– Обретаемся у моих родителей. Пришлось срочно исчезнуть. А вы?
– Посланы на события.
Толпа колыхнулась. Раздались возгласы:
– Едут! Едут!
На дороге появились всадники в военной форме. Среди них – генерал.
– Кто бы это мог быть?
Генерал и сопровождающие его лица скрылись в конторе, откуда вскоре вышел уездный земский исправник Шишкин.
– Многоуважаемого Ростислава Васильевича Шишкина мужики уже гоняли из села, – пояснил Викентий Клаусу. – Зол он сейчас как черт. С одной стороны, как говорится, подмога, с другой – свидетельство его собственной беспомощности. Не сумел справиться своими силами.
– Мужики! – зычно прокричал исправник. – По повелению государя императора, к вам приехал флигель-адъютант генерал-майор граф Апраксин. Он разъяснит все, касающееся ваших новых отношений с помещиками. Граф велит всем идти к конторе.
В толпе возникло было движение. Но мужик в переднем ряду крикнул:
– Не пойдем! Пусть сам идет сюда!
Его поддержали многие голоса. Раздалось сначала вразнобой, потом дружнее:
– Воля! Воля!
Что говорил исправник, разобрать было уже невозможно. Все заглушало, перекрывало многотысячное:
– Воля! Воля!
Разъяренный исправник ушел в контору, и его через некоторое время сменил уездный предводитель дворянства. Но и усилия Вадима Владимировича Молостовова остались тщетными. На угрозу, что, дескать, мол, адъютант государя граф Апраксин будет ждать их еще полчаса и, если они не одумаются, то примет строгие меры к обузданию их непослушания, мужики ответили еще более грозным:
