только больно проехался носом по сукну.
Открыв дверь квартиры, Таня включила свет, скинула босоножки и прошлепала в комнату, показывая, куда свалить тело. У шофера оказались растоптанные ботинки с узкими носами, после них на паркете остались грязные следы, похожие на сигары. Плату за дополнительный подъем груза на третий этаж он брать категорически отказался. И еще некоторое время топтался возле дивана, разглядывая Рысакова с умилением матери, только что убаюкавшей любимое чадо.
– Надо же, – приговаривал он, призывая Таню в свидетели. – Живой артист! Собственной персоной! Мне он больше всех в сериале понравился. Я просто живот надорвал, когда он на мосту пытался старушку закусать, а она его по голове сумкой била! И он свалился в воду, а потом на катер влез и одного туриста себе приглядел, а тот оказался иностранцем и все повторял «ду ю спик инглиш»? Помните?
– Помню, – сказала Таня, у которой от холода зуб на зуб не попадал, а потом коварно добавила: – Знаете, я беспокоюсь. У вас там машина двор перегородила…
Таксист мигом испарился, и Таня, чертыхаясь, тут же бросилась сдирать с себя мокрое платье. Потом она сделала попытку раздеть Рысакова, волнуясь, впрочем, не только за его здоровье, но и за свой промокший диван. Тихон, однако, раздеваться категорически не хотел. Сначала он просто вяло сопротивлялся и что-то сонно бормотал, однако оставшись без штанов, принялся неожиданно резво лягаться, вероятно, защищая свою честь. Получив пяткой в живот, Таня плюнула на него и отправилась в душ. Когда она вернулась, ее незваный гость крепко спал, трогательно свернувшись калачиком. Она накрыла его толстым одеялом и погасила в комнате свет.
Было уже позднее утро, а Таня все никак не могла проснуться. Разбудил ее настойчивый звонок в дверь, и сколько девушка не накрывала подушкой голову, отделаться от назойливых переливов ей так и не удалось. Охнув, она села на постели и потерла лицо ладонями, чтобы поскорее прийти в себя. Потом накинула халат и полетела открывать. Попутно она заметила, что Рысакова на диване нет, зато из ванной комнаты доносился шум льющейся воды. В воздухе витал легкий похмельный запах.
– Кто там? – машинально спросила Таня, не заглядывая в «глазок».
– Это я, – ответил знакомый голос, и с Тани мгновенно слетели остатки сна. За дверью стоял Таранов! Тот самый тип, который ровно год назад разбил ее сердце.
Впрочем, как выяснилось, сердец у нее было штук сорок, не меньше. Потому что всякий раз, стоило ей вспомнить о подлой измене Таранова, очередное сердце подпрыгивало в груди, а потом шарахалось оземь и разлеталось на крошечные осколки.
«Господи, сегодня же пятое число, – подумала Таня. – Пятое… Год назад именно пятого числа
– Тань, открой, пожалуйста, – попросил из-за двери невидимый Таранов. – Это ужасно важно.
Она глубоко вздохнула, решительно распахнула дверь… и увидела огромный букет роз, скрывавший нежданного гостя.
– Привет, – сказал гость, выныривая из цветочных зарослей. Букет оказался колючим, свежим и источал сладостный аромат, который всегда сводил Таню с ума. Равно как и его даритель.
Хотя в это утро Алексей Таранов выглядел не самым лучшим образом. Было очевидно, что накануне он провел бессонную ночь: под глазами у него залегли лиловые тени, светлые волосы были взъерошены, короткая щетина пробивалась неровными клочьями. Впрочем, такому лицу практически всё было нипочем – слишком обаятельная улыбка, слишком волевой подбородок, слишком много вдохновения в глазах.
Вероятно, талант вписали в метрику Таранова вместе с именем и фамилией. В театральный его приняли сразу на второй курс, на работу взяли в знаменитый московский академический театр. Правда, старая гвардия держала его на вторых ролях, отчего-то полагая, что настоящий артист может состояться только годам к сорока—пятидесяти. Но Таранов мог сыграть всякие там «кушать подано» и третьих стражников так здорово, что зрители сразу же верили – именно здесь скрыт гениальный режиссерский замысел, именно эта роль одна из ключевых в спектакле. Таня всегда открыто и искренне восхищалась его талантом. В те редкие дни, когда Лешка все же впадал в уныние, она стараясь всеми силами поддерживать его оптимизм и уверенность в себе. Сама она ни на секунду не сомневалась, что не за горами тот день, когда Таранов хлопнет дверью и уйдет к нормальному, современному режиссеру в популярный продвинутый театр. «Вот тогда, – мстительно размышляла Таня, – эти замшелые „академики“ поймут, какое сокровище потеряли, станут локти кусать, да поздно будет».
Впрочем, все это было давно, очень давно. До Ледникового периода. До коварной измены.
– В квартиру-то пустишь? – спросил Таранов небрежным тоном и задрал одну бровь.
– Заходи, – разрешила Таня после секундного колебания и пропустила его в коридор.
Он вошел и сразу же увидел мужские ботинки – ботинки Рысакова. Несмотря на маленький рост, лапа у этого типа была сорок последнего размера. Кроме того, он обладал довольно мощным баритоном, и именно сейчас ему пришло в голову попеть. Шум льющейся воды и мужские рулады, доносящиеся из ванной комнаты, разрушили все планы Таранова. Настроение у него явно испортилось. Он испепелил рысаковские башмаки взглядом, потом криво усмехнулся и сказал:
– Вообще-то я пришел мириться, но теперь раздумал. Так что прими цветочки в знак нашей былой привязанности, позволь поцеловать ручку, и я отчаливаю!
– Ты всерьез надеялся, что я стану с тобой мириться? – гневно воскликнула Таня, пристроив тем не менее розы на тумбочку. – После того, что ты сделал?!
– Ничего такого я не делал, – сварливо заявил Таранов и яростно потер щетину на подбородке. – Ты даже ни разу не удосужилась меня выслушать! Я сразу мог бы всё тебе объяснить.
– Сразу – это когда я застукала тебя в постели с голой мымрой? – саркастически воскликнула Таня. – Именно после этого я должна была тебя слушать?!
– Ты ничегошеньки не поняла, – нагло заявил Таранов и посмотрел на нее бестрепетным взором. – Вернее, ты поняла все неправильно.
– Да что там было понимать-то?! – едва не задохнулась от возмущения Таня. Она так разозлилась, что на минуту даже забыла, сколько слез пролила за этот год, оплакивая свою подло обманутую любовь. – Утром ты делаешь мне предложение, а вечером я нахожу тебя в чужой постели! К тому же не в чьей- нибудь, а в постели этой тощей дуры Регины!
– Еще немного, и ты лопнешь от злости, – спокойно заметил Таранов. – У меня была надежда, что мы поговорим по-человечески, но, судя по всему, ты еще недостаточно остыла, чтобы разговаривать цивилизованно.
– Я не кастрюля, чтобы остывать со временем!
– И вообще, можно подумать, что если бы ты нашла меня в постели какой-нибудь другой женщины, ты расстроилась бы меньше.
– Иди ты к чертовой бабушке со своими рассуждениями!
– Значит, ты снова отказываешься меня выслушать? Ну пойми ты – это ведь была чистая случайность.
– Расскажи это своей старой шляпе! Случайно можно провалиться в канализационный люк или сесть не в тот автобус. А не в ту постель случайно не попадают.
Тем временем Рысаков выключил душ и полез из ванны, теребя пластиковую занавеску, ойкая и чертыхаясь. Потом он несколько раз кашлянул, прочищая горло, и заунывно затянул:
– Кони мои, конюшки, во зеленом полюшке…
Таранов поморщился и, поцокав языком, сказал:
– Паршиво поет. – Таня вдохнула полной грудью, собираясь прокомментировать его замечание, но он быстро добавил: – Ладно, ладно, у него наверняка полно других достоинств. В общем, ты не желаешь выслушать версию потерпевшей стороны?
– Это ты – потерпевшая сторона?!
– Конечно. Я лишился любимой женщины. Разве это не повод для расстройства?
Щеки Тани запылали, но она постаралась поскорее взять себя в руки.
– Спасибо за цветы. И до свидания, – звонким голосом сказала она.
В глазах Таранова появилась досада.
– Надеюсь, ты не забыла про антрепризу? – спросил он. – В ближайшее время нам с тобой предстоит довольно часто встречаться. На сцене.
