Причем, как она с удивлением отметила, со знанием дела.
«Ничего себе! – подумала она. – И какие же могут быть проблемы у мужчины, который так вдумчиво целуется?» А потом вдруг она перестала думать и на несколько секунд вернулась в детство, в тот день, когда ее в первый раз посадили на взрослые качели. Как только длинная лодка врезалась в небо, она ощутила, что сердце повисло на одной ниточке, а падение вниз было сладким и жутким. И вот сейчас все повторялось снова! Удовольствие от поцелуя сотрясло ее до основания, а руки и ноги начали медленно таять, сплавляясь с раскаленным телом Грушина.
– Люда, – промычал тот, когда они, тесно обнявшись и переступая с ноги на ногу, обошли стол, свалив на пол чашку, сбив скатерть и затоптав пару льняных салфеток. – Люда, я думаю, нам следует поступить сообразно обстоятельствам.
– В смысле... переместиться в спальню? – спросила она, тяжело дыша.
– Ну... Я бы сказал, что – да. Да, в этом есть определенная логика. Только я не хотел бы включать свет.
– Не думаю, что нам потребуется освещение, – пробормотала Люда, встав позади Грушина и обхватив его обеими руками. – Ведите меня, вы наверняка не заблудитесь.
Паровозиком они добрели до спальни. За время пути Люда сто раз наступила Грушину на ноги и сто раз едва не повалила его на пол. Наконец цель была достигнута. Они очутились в спальне, где было много свободного места, а по центру стояла огромная кровать, накрытая покрывалом, украшенным синими ромбами. В центре самого большого ромба сидел Ганимед Ванильный Дым и увлеченно вылизывал хвост.
– Ганя, – ледяным голосом сказал Грушин, шагнув вперед. – Тебе сегодня не светит никаких развлечений.
Кот попытался было скрыться под кроватью, но его мгновенно изловили, взяли за шкирку и выкинули вон. Дверь с грохотом захлопнулась. Это был приговор. Безжалостно изгнанный из сверкающего чертога, Ганимед Ванильный Дым провел ночь в гостиной, предварительно еще немного потрудившись над подлокотниками любимого дивана. Так что к утру, когда солнце прижало раскаленный глаз к ребрышкам жалюзи, тот уже превратился в настоящую достопримечательность.
Глава 7
Женщина, которой не удалось завоевать мужчину, испытывает страстное желание сжить его со свету. Элина не могла забыть о своем фиаско. Она постоянно прокручивала в голове сцену соблазнения Грушина и все больше утверждалась в мысли, что он просто-напросто ее отверг. Вернее, его тело отвергло ее тело. Почему она ему не понравилась? Что ему было не так?!
Элина несколько раз вскакивала с постели и уходила в ванную комнату, упиралась лбом в зеркало, рассматривая себя с критически близкого расстояния. Все было, как всегда – крутые брови, острый носик, пытливые глаза. Грушин просто болван, и больше ничего.
Она не могла оставить все, как есть. Ей нужно было действовать! Нужно было вмешаться в его жизнь, устроить все так, как представлялось ей правильным. И если не вышло покорить его, то хотя бы подтолкнуть к счастью хозяйской рукой тоже будет неплохо. Она испытает удовлетворение, подчинив Грушина своей воле. Он слабак. Он не сможет ей противостоять.
Конечно, это была месть. Однако Элина и под страхом смерти не признала бы очевидного. Все ее подруги знали, что она поставила себе целью завоевать Грушина. Все друзья Грушина тоже об этом знали. Если она просто сдастся, то будет чувствовать себя опозоренной. Нет, нужно обставить все по-умному! Женив Грушина на Жанне, она будет всем говорить: «Ну, я довольно быстро поняла, что мы с Дмитрием не подходим друг другу. Но мне было жаль бедного Грушина, и я решила лично устроить его судьбу». О, да! Это будет совершенно, совершенно другое дело.
В настоящий момент Элина сидела в машине Костика Белоусова, которого ей удалось сделать своим союзником. Сначала тот пытался сопротивляться, но она довольно быстро подавила его волю и внушила правильные мысли.
– Костик, поверь, ничего другого просто не остается! – говорила она с серьезным видом. – Грушин погибнет, как побег хурьмы, посаженный в огороде под Подольском!
– Да уж, он у нас экзотический фрукт, – согласился Костик, держа одну руку на руле. В другой руке у него была сигарета с курчавым столбиком пепла на конце.
Белоусов вел машину по вечернему городу, то врезаясь в пробки и подолгу увязая в них, то легко обходя скопление автомобилей по параллельным улицам. Он был крепким парнем с грубо вылепленным лицом и неистребимым шармом, который помогал ему разить женщин, как куропаток в охотничий сезон.
– У тебя друг пропадает, а ты хихикаешь.
– Что значит – пропадает? Не говори глупостей. Мы однажды с партнером в тайге заблудились. Два месяца без туалетной бумаги, кофе и секса! Вот что значит – пропадать. Я страдал, как Луис Альберто.
– По-моему, Грушин вообще не знает, что такое страдания. Особенно если речь идет о сексе.
– Тебе виднее, – миролюбиво заметил Белоусов. – Значит, ты считаешь, что эта кандидатура подойдет?
– Вполне. И надо действовать быстро. Иначе его закидоны примут необратимый характер.
– По-моему, ты преувеличиваешь. – Костик бросил на Элину быстрый оценивающий взгляд.
Для предстоящей поездки она нарядилась – надела душное клюквенное платье и навертела локоны, делавшие ее похожей на куклу наследника Тутти из старого кино про трех толстяков. Правда, чуть увядшую, но все еще прелестную.
Ранняя ночь, приклеив к небу старую пергаментную луну, торопливо промчалась по городу. Белоусов включил фары и сделал музыку погромче. Влажная змея асфальта заглатывала километр за километром, поблескивая зернистой шкурой. Элина теперь молчала, завороженно следя за дорогой. Наконец подъехали к большому жилому массиву, и автомобиль свернул с дороги, запетляв по дворам.
– Остановись здесь! – воскликнула Элина, прилипшая носом к окну. – Если ты не перепутал адрес, мы приехали.
Они вышли из машины, гулко хлопнули дверцами и двинулись к дому, окруженному унылым газоном. Машина позади них пронзительно пискнула, сообщив, что сигнализация приведена в боевую готовность. Проникнуть в подъезд не составило труда, потому что оттуда постоянно кто-то выходил – в основном хозяева четвероногих друзей человека. Друзья целый день сидели взаперти и теперь страстно мечтали сходить на травку.
Просочившись внутрь, временные союзники молча вошли в лифт. Ни секунды не медля, Элина нажала на кнопку.
– Ты уверена, что не перепутала этаж?
– У меня в школе была пятерка по математике.
Несмотря на то что у этих двоих была общая цель, между ними постоянно проскакивали искры раздражения. На нужном этаже лифт лязгнул и медленно раздвинул двери. Пассажиры вышли на лестничную площадку и огляделись. Тихо и пусто. Элина потянулась к звонку и приложила палец к губам, когда Белоусов попытался что-то сказать.
– Т-с-с! Кажется, она идет.
В ту же секунду дверь отворилась, и на пороге возникла крупная женщина с мечтательным выражением лица. Тело ее было пышным и плотным, словно хлебная мякоть, темные глаза масляно блестели из-под длинной челки. Впечатление портил чисто выстиранный, но растянутый трикотажный халат, похожий на побелевшую половую тряпку. Взгляд Белоусова сразу же нырнул в вырез, в соблазнительную ложбинку, куда стекала жиденькая цепочка, и застрял там.
– Привет, Жанна! – сказал Белоусов. – Давно не виделись.
– Привет, – растерянно откликнулась та.
– Здравствуйте! – вежливо поздоровалась Элина и быстро добавила: – Мы приехали из-за Дмитрия Грушина. Нам очень нужно с вами поговорить.
– А что такое с Дмитрием Васильевичем? – спросила Жанна встревожено. Голос у нее оказался медово-мятным, низким, почти мужского тембра.
– Не бойся, он здоров, – встрял Белоусов.
Элина зыркнула на него и веско добавила:
