Немцы обшарили полсела и уехали почти ни с чем: сараи и кладовушки у крестьян были пустые.
В это время пастушки поспешали домой. Маричка пасла свою Ласку у обочины дороги, потихоньку направляясь к селу. Мишка тоже спускался со стадом в долину. Неожиданно он увидел: возле Марички остановилась машина. С кузова спрыгнули два немца и направились к Ласке. Через минуту они уже тянули корову к машине.
«А вдруг они и сюда нагрянут?» — испугался Мишка и погнал коров обратно, прячась за деревьями.
— Мамо-о! Мамочко-о!
Мишка вздрогнул: в голосе Марички было столько страха и отчаяния!
— Мишко-о, помоги! — опять донеслось до него.
Пастушок оглянулся. Фашисты уже приставили к борту машины доски. Видно, по ним будут грузить Ласку. Мишка с тоскливой надеждой посмотрел на густой лес: где они, богатыри-партизаны? Только они могли бы помочь Маричке. Вон она упала посреди дороги прямо в пыль. И плачет. Плачет так, что Мишке слышно. Вот если б у него был пистоль Довбуша! Как бы он пригодился ему сейчас! Мишка враз справился б с фашистами. «Что же теперь делать?» — метался он между деревьями. Пастушок будто наяву увидел Маричкиных сестричек с пустыми стаканами в протянутых руках. Что делать? Дорога каждая минута. Нужно что-то придумать. И решение, которое он старался отогнать от себя, вдруг захватило и точно подтолкнуло его. Со всего размаха он ударил кнутом самую жирную серую Файну. Корова недовольно мотнула головой и лениво стала спускаться с холма.
— Ого-го! Пан офицер! Пан солдат! — закричал Мишка. — Постойте!
Он чуть не плакал, когда Файна останавливалась и как ни в чем не бывало спокойно щипала траву. Никогда она не казалась ему такой ленивой.
— Ого-гов! Та корова не гут! Эта гутейшая!
Наконец гитлеровцы заметили его. Остановились. Запыхавшись, он пригнал корову к машине.
— Панночку, эту грузите! Она жирная. Молока много дает! А вон та совсем тощая, хворая. — И Мишка раскашлялся, показывая на Ласку, у которой ребра торчали так, точно корова проглотила множество острых палок.
Немцы что-то говорили между собой, поглаживая блестящую шерсть Файны, и довольно улыбались. Один из них подошел к Мишке:
— Карош мальтшик! Любит германский армия. Ми корова чик — и ужин официр!
«Хоть и подавитесь! Только быстрей убирайтесь отсюда!» Мальчик боялся, чтоб они не забрали все- таки и Ласку. Лицо его горело, пот выступил на спине.
Маричка так и сидела на дороге, не в силах подняться.
Фашисты торопливо погрузили Файну и уехали. Дети облегченно вздохнули.
Маричка кинулась к Ласке.
— Сонечко мое! Голубка моя! Никому, никому я тебя не отдам, не бойся.
Ласка всегда выручала семью. Она и плуг тянула, и хворост возила. Как же не дорожить ею!
— Йой, Мишку… Это же ты… если б не ты…
Пастушок отвернулся: вот заладила.
— Божечки! — будто от тяжелого сна проснулась Маричка. Глаза ее округлились, руки беспомощно повисли вдоль тела. — Что ж теперь будет? Что тебе скажет таракан усатый?
Мишка до сих пор об этом не думал. Конечно, пан будет бить его, да еще как! Но это не страшно. Мишка уже научился терпеть. Ой, что будет, если Ягнус возьмет другого пастуха?
— А… а давай скажем, что немцы сами Файну взяли. — Голос Марички дрожал, словно она сидела на тряской телеге. — Скажем: ты уже гнал коров домой, а они подъехали и…
— Ха-ха-ха! — неожиданно раздался рядом ехидный смех. — Так и скажете, да? А я вот другое видел. Чужое добро раздавать не жалко?
Дмитрик, который прятался неподалеку, видел все, что произошло. Теперь он им отомстит и за Куцего, и за то, что они не принимают его в свои игры. Сегодня же он расскажет обо всем пану Ягнусу.
«Ого-гов! Паи солдат! Возьмите эту корову, она гут»! — передразнил он Мишку.
— Ты лучше не суйся. А то я быстро твой нос расквашу! — с угрозой сказал Мишка и сжал кулаки. А в глазах мелькнула тревога: донесет!
— Расквасишь! А я думаешь не могу? — смело стал наступать Дмитрик, чувствуя свое преимущество: он был на год старше, шире в плечах и гораздо сильнее Мишки. — Сегодня пан Ягнус узнает, куда ты Файну девал, — добавил он, наслаждаясь растерянностью своих противников.
Маричка готова была вновь расплакаться.
— Йой, Дмитрику! Не выдавай Мишку! Я больше тебя никогда не буду… Куцым обзывать. Хочешь, давай всегда будем играть вместе!
— Очень вы мне нужны!.. — скривил Дмитрик губы в презрительной усмешке.
В нем боролись противоречивые чувства. Он бы не выдал их пану, если б они и в самом деле приняли его в свою компанию. Ведь как надоело ему только со стороны наблюдать за их играми! Но разве можно верить этой задире глазастой! Поиграет несколько дней, а потом опять начнет обзывать и прогонять его. Нет, лучше он расскажет обо всем пану. По крайней мере хоть принесет домой несколько пенге[14].
…Тем временем подошли и остальные пастушки. Когда им стало все известно, они наперебой заговорили.
— Нечего его просить да еще и уговаривать. Дать ему надо так, чтоб землю носом понюхал! — негодовал Юрко. Он вытер с шумом нос, засучил рукава и приготовился к бою.
— И то правда, Мишко, посчитай ему зубы, — советовал и Петрик, спрятавшись на всякий случай за спиной Юрка. — Все равно ябеда донесет.
— И… и донесу, — уже не так уверенно произнес Дмитрик и попятился.
— Вот ты как… — вытянув шею и прищурив глаза, протянул Юрко.
И вдруг заложил два пальца в рот — пронзительно свистнул. Пастушки, как по команде, образовали вокруг Дмитрика кольцо.
— Так вот знай, — продолжал Юрко, — если только опять наябедничаешь, подлиза панская, мы тебя спустим во-о-н с той скалы и скажем, что сам упал. Так, хлопцы?
Мальчишки громко рассмеялись. Дмитрик побледнел.
— Отпустите меня. Чего вы прицепились? — заплакал он. — Не скажу я пану ничего. Пусть меня ведьма заберет, если донесу…
— Ну, а теперь катись! — приказал Юрко и для внушительности стукнул Дмитрика по затылку.
Тот кубарем покатился по пыли. Но тут же поднялся и побежал, не чувствуя под собой земли. Вслед ему неслись крики. Кто гикал, кто свистел, кто щелкал кнутом так, что пыль вихрилась на дороге.
— Давно бы с ним так, — упрекнула Маричка. — А то ябедничает, доносит, и хоть бы что ему.
— Только Мишке все равно от пана попадет… — с сожалением сказал Петрик.
Стало тихо. Было слышно, как шепчутся листья на деревьях да как заботливо купает Латорица камни.
Опустив голову и плечи, Мишка погнал коров в село. Друзья провожали его тревожными взглядами. Лицо Марички выражало растерянность и печаль.
— А что, если ты, Юрко, и ты, Петрик, пана… — вдруг горячо заговорила она и тут же перешла на шепот.
Мальчики внимательно прислушивались.
«Я не заплачу!»
Мишка шел медленно. Ему казалось, что звонки на шеях коров перекликаются сегодня особенно грустно: дзинь-дилинь, дзинь-дилинь. Да и село, чудится ему, встречает его настороженно и неприветливо.
