– Эт-то мой отец, – сглотнув, пояснил Витя Стрельников и поднялся на ноги. – Пап, ты знаешь что? Ты много на себя берешь. Я не для того тебе все рассказал, чтобы ты за мной шпионил. Все время говоришь – доверие, доверие, а сам ведешь себя, как...
– Как долбак, – с готовностью подсказала Глаша.
– Витя, иди домой, – холодно повторил Стрельников-старший. – А мы тут с мисс Дулитл посидим тет-а- тет.
– Ну и посидим! – неожиданно струхнув, согласилась Глаша. – Не переживай, Витя, мы еще с тобой пообщаемся. Витя пробормотал что-то неразборчивое и быстро вышел из кафе.
– Пообщаетесь, – ласково кивнул Стрельников-старший. – Один раз – туда, другой раз – обратно. Но сначала пообщайся со мной, детка. Кстати, что это у тебя на губе?
– Пирсинг, – коротко ответила Глаша и выразительно подрожала ноздрями, чтобы показать, насколько она рассержена. – Ты, конечно, запретишь своему сыну мне помогать.
– Конечно.
Глаша посмотрела в его мрачные темно-зеленые глаза и поняла, что тактику придется сменить. То, что годилось для сына, никоим образом не могло пронять папашу.
– Послушай, – сказала она нормальным голосом, решив, однако, не переходить на «вы». – Я не собиралась доставлять Вите неприятности.
– Да что ты говоришь? Втянуть мальчишку в крутые разборки с агрессивным инвалидом! Требовать от него какое-то заявление!
– Я всего лишь просила позволения упомянуть его фамилию! – возмутилась Глаша.
– Ага! Чтобы его потом избили или вообще – пырнули ножом!
– Какая глупость! – рассерженно воскликнула она, испытывая смутное беспокойство. Ведь она и в самом деле не знала, на что способен Дукельский в борьбе за свои позвонки. Может быть, он профессиональный аферист и промышляет таким образом по всем московским пляжам?
– Бедная маленькая мисс Дулитл! – дурашливым голосом протянул Стрельников. – Она чиста и наивна, как «фиялка»! Она не хотела ничего плохого!
– Перестань меня так называть, – сердито сказала Глаша.
– А ты перестань преследовать моего сына!
Он и сам выглядел как бандит, со своей щетиной и высеченными из гранита губами.
– Ладно, считай, что перестала, – мрачно согласилась она. – Выбрасываю белый флаг. Пойду под суд за то, чего не делала.
– Ты взрослая тетенька, – пожал плечами Стрельников. – И в состоянии справляться с житейскими проблемами самостоятельно.
Глаша схватила ложку и, уставившись в стол, принялась мрачно закидывать в рот остатки подтаявшего мороженого.
– Ой! – внезапно сказала она и схватилась рукой за горло.
– Что?
– Кажется, я проглотила свой пирсинг!
Стрельников посмотрел на нее с брезгливым любопытством и заявил:
– Самое жалкое зрелище – это молодящаяся баба. Семнадцати уже не будет, детка! Даже если ты проколешь себе не только губу, но и перепонки между пальцами.
– Мне казалось, что так я легче найду общий язык с твоим парнем.
– У тебя не может быть ничего общего с моим сыном.
– Ладно-ладно, мы ведь уже договорились! – буркнула Глаша. – Твой сын останется в неприкосновенности. А я, может, вообще под суд пойду.
– Не надо было массировать кого попало.
– Может, мне вообще паранджу надеть? – ехидно спросила Глаша.
– Что ты, что ты? Зачем же прятать такую красоту? – Стрельников нахально оглядел ее, хмыкнул и подозвал официантку.
– Получите за кофе.
– Мог бы и за меня заплатить, – специально, чтобы позлить его, сказала Глаша.
– Ты недавно хвалилась, что у тебя хрусты есть! – ухмыльнулся тот. – Или бабло, не знаю, как тебе больше нравится.
– Это я не тебе хвалилась, а твоему сыну!
Стрельников тут же помрачнел и заявил:
– Вообще, мисс Дулитл, это отвратительно.
– Что? – не поняла Глаша.
– Морочить голову подросткам. Я ведь слышал, как ты с ним заговорила: сю-сю-сю! У меня хороший парень. Ума не приложу, как он вообще согласился иметь дело с престарелой теткой в пошлых хвостиках!
– Разница в возрасте не имеет значения.
Стрельников смерил ее уничижительным взглядом и раздельно произнес:
– Я. Тебя. Предупредил. Увижу еще раз рядом со своим сыном – пеняй на себя. – И ушел, не попрощавшись.
Оставшись одна, Глаша решила, что ей просто необходимо выпить. Однако в кафе-мороженом выпивку не подавали. Она вышла на улицу и буквально через несколько метров обнаружила бар. Там было шумно и весело. Глаша уселась перед стойкой и заказала большой коктейль. Бармен, обслуживая ее, улыбался в усы. Вспомнив, что она похожа на куст, Глаша отправилась в дамскую комнату, чтобы избавиться от заколок, и, увидев себя в большом зеркале, на некоторое время лишилась дара речи.
– Господи, какая же я дура! – вслух сказала она, едва придя в себя. – Мне тридцать пять лет, а я до сих пор такая вот дура! Это ж надо было поддаться на уговоры влюбленной Лидки и сотворить с собой такое? О чем я только думала?
Она повыдирала из волос заколки и поплелась обратно.
– Я хочу вам что-нибудь заказать, – сообщил ей какой-то тип, устроившийся на соседнем табурете.
Он был страшенный, как ночной кошмар. Поглядев на него, Глаша подперла щеку рукой и, понизив голос, спросила у бармена:
– Что опять со мной не так?
– Все нормально, – подмигнул тот. – Здесь все друг с другом знакомятся.
– А я просто выпить зашла.
Кое-как отбившись от соседа, Глаша покинула питейное заведение и поехала домой, купив по дороге бутылку коньяка. До сих пор она никогда не пила одна, да и вообще пила мало.
– Надо было выйти замуж в восемнадцать, – сказала она сама себе, налив первую порцию в граненый стакан. – За Борьку Туркина. Правда, он был косоглазый и пришепетывал, зато как меня любил!
Она чокнулась с сахарницей и выпила. Потом съела дольку шоколада и продолжила монолог:
– Или, в крайнем случае, за Померанцева, в двадцать три. Но он был весь в оспинах и ниже меня ростом.
Ударившись в воспоминания и перебрав всех своих поклонников, Глаша пришла к выводу, что нормальные мужчины за ней вообще никогда не ухаживали.
– Может быть, тот из бара был венец всему? – продолжала размышлять она. – Может, зря я не стала с ним знакомиться? Может, он был моей судьбой? И, прогнав его, я навсегда подписала себе приговор остаться старой девой?
Погоревав еще, старая дева принялась уничтожать коньяк, который несколько примирил ее с жизнью. К ночи она пришла в такое веселое расположение духа, что ей захотелось петь и танцевать. Она врубила музыку и стала скакать по комнате. Попутно разбила стекло в книжной полке и смела пару цветочных горшков с подоконника.
В конце концов напилась до бесчувствия и, когда утром зазвонил будильник, просто свалилась с кровати на пол. До ванны пришлось ползти, и тело было таким неподъемным, будто бы его готовили к полету в космос, утяжелив каждый квадратный сантиметр. Хватаясь руками сначала за ванну, а потом за раковину, бедолага наконец поднялась на ноги и возникла в зеркале.
