Пол наклонился к портрету:
— Надо же, какое здоровье у такого хрупкого с виду человека! Три возлюбленные одновременно! А тебе известно, кто мать младенца, о котором ты мне рассказывал?
Ларри посмотрел на друга:
— Я очень хотел бы это выяснить. В прошлый свой приезд я побывал в муниципалитете и ознакомился с записями актов гражданского состояния. Младенца назвали Еленой, а в графе «родители» значилось имя Мэри и ее супруга. Но я прекрасно помню, что в имени женщины была допущена орфографическая ошибка.
— Настоящей матерью девочки была гувернантка, я просто чувствую это, — заметил Пол. — Перед отъездом в Северную Африку я посмотрел «Ребекку»30 и с тех пор не доверяю гувернанткам.
— Ее беременность не могла остаться незамеченной!
— Знаешь, со всеми теми юбками, которые тогда носили…
Дребезжание телефона прервало их разговор.
— Военная контрразведка, Триста одиннадцатый отдел, лейтенант Хьюит, — ответил Ларри. — Ах, это вы! Да… да. Послушайте, пусть играют то, что умеют, я специалист по Шелли, а не по Бетховену, и это не оркестр Би-би-си! Кроме того, мне кажется, что Бетховен здесь ни к чему: Хокинс скажет, что это вражеская музыка. Волынки вместо Бетховена? Ради Бога, если вам так хочется. Джаз? Почему бы и нет, если, конечно, вы найдете подходящие инструменты и… Послушайте, Джордж, от моего мнения мало что зависит, а от моего слуха и того меньше с тех пор, как в Тунисе я случайно оказался рядом с артиллерийской батареей… У меня шум в ушах. Для майора важно, чтобы концерт состоялся в назначенный день, а назначенный день, Джордж, это шестнадцатое декабря.
Он повесил трубку. Пол смотрел на него, ничего не понимая.
— Ты что, теперь еще и капельмейстер?
— Всего сразу не расскажешь! Представь себе, Хокинс, который ночей не спит, придумывая, какую бы еще работенку на меня взвалить, поручил мне организовать гала-концерт по случаю открытия знаменитого театра «Сан-Карло». Как я понял, за организацию концерта отвечают британцы, но программу готовят все союзники. Не представляю, как мы будем выпутываться. Мне кажется, это будет самый необычный концерт за всю историю театра.
— На что ты жалуешься? Это хотя бы немного отвлечет тебя от торговцев на черном рынке и проделок твоего поэта! В конце концов, ты же пел в хоре Тринити-колледжа.
—Меня взяли туда по ошибке. К тому же у меня и вправду шумит в ушах после африканской кампании. Ну ладно, — сказал Ларри, вставая, — а сейчас я заставлю тебя поработать. Мне нужно знать твое мнение как архитектора о доме, в котором жил Шелли. Понимаешь, в соседнее с ним здание попала бомба, и меня волнует состояние стен. Там повсюду трещины.
— Мы сегодня много ходили, — отозвался Пол без всякого энтузиазма. — Это далеко?
— Ну, не знаю… Самое большее десять минут пешком.
— Может быть, в другой раз… У нас еще будет случай встретиться…
— Пол, тебе что, на меня совсем наплевать?
— Уже темнеет, и мы ничего не увидим.
Ларри стукнул кулаком по столу:
— Ты не должен так со мной поступать! Мы не можем так просто расстаться и отправиться в разные стороны, каждый в свою столовку, слушать разговоры о письмах от чужих невест!
При мысли об этом Пол сдался.
— Ну что ж, пошли, — вздохнул он.
Когда они вышли на площадь, уже действительно стемнело. Светомаскировку еще не отменили, хотя соблюдали не так строго, как раньше, но луна встала рано, и было видно достаточно хорошо. Пол разочарованно вздохнул, когда в мертвенно-бледном сиянии увидел бесконечную Ривьеради-Кьяйя, тянущуюся вдоль вилла Национале31. Он воображал себе непрерывную череду волшебных дворцов с террасами и балюстрадами, спускающимися ступенями в парк, а перед ним предстал мрачный ряд суровых обветшавших фасадов. Часть зданий была уничтожена при бомбардировке, и казалось, что какая-то трагическая лотерея была причиной того, каким домам суждено быть разрушенными, а каким — стоящим всего в нескольких метрах — уцелеть. Сквозь высокие, раскрытые настежь ворота виднелись темные пропасти обрушившихся лоджий, развороченные взрывом дворы и лестницы, висевшие в пустоте над грудами обломков. Парк тоже пострадал. За оградой, из которой взрывами вырвало целые куски, чудом уцелевшие мраморные статуи патетически вздевали к небу изувеченные руки.
— Я знал, что мне не следует сюда ходить, Ларри! — прошептал Пол. — По вечерам надо оставаться в кровати. С какой бы стороны я ни взглянул на этот город, он все равно меня угнетает и вызывает отвращение.
— Знаешь, что сказал Мюрат всего через несколько лет после того, как здесь побывал мой любимый поэт? Он сказал: «Европа заканчивается Неаполем, и заканчивается плохо».
Пол разочарованно усмехнулся:
— Нет, конечно, когда-то это был очаровательный город… Просто мы попали сюда в неудачное время. А потом, быть может, это я притягиваю несчастья, вроде той стычки, когда на меня набросилась эта… эта вопящая гарпия, возомнившая себя Жанной д'Арк…
Ларри увидел, что Пол сжал кулаки, словно вновь переживая недавний досадный инцидент.
— Забудь об этом, — сказал он. — Ты ее больше никогда не увидишь.
— Кроме того, — продолжал Пол, — не знаю, может быть, виной тому мое протестантское воспитание, но вот уже три дня я вижу кругом только воровство, порок, голод и мерзавцев. Все это, безусловно, неизбежно в побежденной стране, но я не могу привыкнуть к побирающимся детям, торгующим своим телом девочкам, бледным истощенным женщинам, старающимся затащить тебя в темноту зловонных и грязных улиц, откуда только и слышно: «Хочешь поесть, Джо? Хочешь сувенир из Неаполя, Джо? Хочешь красивую девушку, Джо?» А эти скоты, то есть мы, с нашими гнусными замашками победителей, за несколько жалких монет охотно пользуемся услугами этого огромного борделя под открытым небом…
— Но, Пол, — ответил Ларри, — ты не в Новой Англии! Теперь это даже не тот город, в котором я был семь лет назад! Это город измученный и оголодавший. Ради еды люди готовы на все, а есть нечего. Ты не можешь себе представить, что им пришлось пережить! Голод убивает всякую гордость! Ты прав, когда говоришь, что Неаполь, несомненно, гораздо лучше, чем то, что ты увидел. Я припоминаю, что в первый приезд горожане показались мне живыми, благородными, радушными… Ты не прав, когда думаешь, что это город побежденных. Истерзанный, голодный, но не побежденный. Он освободился сам. Дети, которые сейчас повсюду бродят, как голодные кошки, в сентябре бросались с гранатами под немецкие танки.
Некоторое время они молча шли по широкой пустынной мостовой. Трамвайные рельсы нежно поблескивали в лунном свете, и казалось, что улица уходит прямо в бесконечность.
— Набережная королевы Виктории — веселое место по сравнению с этим, — пробормотал Пол.
Ларри не ответил. Вскоре они остановились перед длинным фасадом, который казался почти не тронутым рядом с обрушившимся соседним зданием.
— Это здесь? — спросил Пол.
— Впервые я приехал сюда на трамвае номер три, — ответил Ларри дрогнувшим голосом. — Тогда здесь была мемориальная доска.
Они перешли на другую сторону улицы, стараясь держаться подальше от стены, и присели у высокой решетки парка. Над воротами виднелся номер дома: 250. Едва различимые в сумерках извилистые трещины, словно вьющиеся растения, покрывали весь фасад.
— Что ты об этом думаешь? — спросил Ларри.
— Меня тревожит соседний дом… Если он упадет, остальные могут обрушиться, как карточный домик.
Ларри огорченно покачал головой.
— В любом случае стены следует подпереть, — продолжал Пол. — Тогда он сможет простоять еще много месяцев. В доме кто-нибудь живет?
