— Все-таки я снова ее увидел, — прошептал он. Ларри надоело говорить о Домитилле, и он подошел к двери.
— Послушай, сейчас камнепад прекратился, и я попробую спуститься. Никуда отсюда не уходи, я вернусь со спасателем.
Коррадо посмотрел на него.
— Если вы когда-нибудь с ней встретитесь… — начал он.
— Маловероятно, — нетерпеливо прервал его Ларри. Коррадо снова закрыл глаза. Ларри несколько минут молча его разглядывал.
— Отец Мауро был прав, ты не самый лучший кандидат в монахи, — сказал он. — Но почему ты согласился похоронить себя там? Ты говорил, что это было против твоей воли, я легко могу такое допустить. Только не понимаю, как монахи могли так ошибаться на твой счет: ведь ты превратился — назовем вещи своими именами — в настоящего разбойника.
— Директор пансиона Святой Реституты, куда меня отдали в четырнадцать лет после смерти родителей, считал меня хорошим учеником, особенно по латыни… Я хорошо прислуживал во время мессы… И потом, это избавляло моего опекуна от необходимости заботиться обо мне… Когда мне предложили стать послушником, я согласился, но без всякой радости… И не для того, чтобы принять постриг, а чтобы забыть…
Рука его потянулась к бедру, словно пытаясь защитить рану.
— После всего, что случилось, я пошел к нему… Не для того, чтобы рассказать о том, что случилось на Ривьера-ди-Кьяйя, конечно, а чтобы просто объяснить, что не могу больше жить в монастыре… Мне повезло, он меня понял… Он больше не руководит пансионом, а служит каноником в Дуомо129… Я выжил благодаря ему. Он защищал меня, кормил, давал денег… Как-то раз на улице меня ранил американский военный, и я пришел к нему… Если со мной что-нибудь случится, сообщите ему… Канонику Кардуччи…
— С тобой ничего не случится, — ответил Ларри. — Мы вернемся и спустим тебя вниз, а я прослежу, чтобы о тебе позаботились. Это винодельческий район, тебя смогут нанять на работу. Из тебя не получилось хорошего монаха, может быть, получится хороший виноградарь. Ну, до скорого!
Он засунул пистолет в карман, открыл дверь и побежал вниз по склону.
Держа над головой куртку, которой пренебрег Коррадо, Ларри вскоре добрался до первых домов Сан- Себастьяно. Деревушка, прижавшаяся к склонам вулкана, казалась пустой, словно все ее жители убежали к морю — или туда, где небо пока оставалось чистым. Он обернулся посмотреть на овчарню, казавшуюся отсюда маленькой и хрупкой под продолжавшими сгущаться тучами, и пошел к церкви, невзрачный купол которой виднелся среди черепичных крыш. Над пустынной и тихой улицей нависла тяжелая и душная атмосфера.
— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул он. — Что же это такое! Мне нужен врач! Мне нужен врач, — повторил он, но на его тревожный зов ответило только эхо, отразившееся от стен почерневших и опустевших домов.
Он продолжал спускаться в сторону церковной площади и, только дойдя до самого центра деревни, понял, что произошло. Там стояла плотная толпа, молча глядевшая на поток лавы, медленно продвигавшийся по главной улице. Это ничем не напоминало языки пламени и огненные взрывы, которые он представлял себе, когда рассматривал гравюры с изображением извержения Везувия в неаполитанской траттории. В ста метрах от него, за эфемерной преградой из полицейского оцепления, смрадная магма наступала безжалостно, медленно и вязко, словно гигантское щупальце. Лава просачивалась в проходы между домами с яростным и неотвратимым упорством, заливала площади и улочки и, окружив какое-нибудь несчастное здание, неумолимо сминала его с тихим всасывающим звуком, за которым следовал глухой треск рушащихся стен. Происходящее показалось Ларри прямой — но не менее жестокой — противоположностью тому истерическому вою и оглушающему грохоту, которыми сопровождалась бомбардировка аббатства. В тяжелом и тревожном молчании на глазах у потрясенных жителей исчезала деревня, пойманная и съеденная чем-то вязким и прожорливым.
— Назад, назад! — кричали карабинеры, когда лава захватывала все новые куски земли. Серая толпа, жалобно причитая, неохотно отступала, как будто считая себя последней преградой, способной еще остановить наступление стихии.
Время от времени, когда падал очередной дом, почти непристойно обнажая свои самые интимные уголки: старенькие дешевые обои в цветочек, убогую мебель, пожелтевшие фотографии, появлявшиеся на миг только для того, чтобы тотчас же исчезнуть навсегда в толще шлака, — слышались душераздирающие рыдания.
— Там, наверху, в Сан-Доменико, раненый! — крикнул Ларри. — Есть здесь врач?
На него посмотрели так, словно при сложившихся обстоятельствах его вопрос был просто неприличен.
— В такой день болеть нельзя, — проворчала какая-то старуха.
— Он не болен, он ранен и истекает кровью! Где врач, черт побери?
Никакой реакции. Он подошел к офицеру карабинеров.
— Я все слышал, но что мне прикажете делать? — ответил тот. — Действительно, очень не вовремя!
— Вы не из нашей деревни и вообще не из наших мест, — недоверчиво прибавил деревенский старейшина. — Кто он, этот ваш раненый? Один из тех солдат, которые так торопились вернуться домой, что довели страну до перемирия, из-за которого мы теперь по уши в дерьме? Идите к вашим друзьям- американцам и просите, чтобы они его вылечили. Как только они узнали, что вулкан проснулся, то приехали в Черколу, что у самого его подножия, со всем необходимым оборудованием, чтобы помочь нам.
— Будет поздно!
— Церковь, — произнес кто-то, не повышая голоса, словно пытаясь отвратить то, что вот-вот должно было случиться.
Старинное здание стало в свою очередь разрушаться, и толпа поняла, что даже Провидение не поможет. Серовато-белый купол внезапно треснул, как яйцо, из которого собирается вылупиться цыпленок. Лава охватила церковь с двух сторон, словно тисками, фронтон приподнялся, воспарив в насыщенном серой воздухе. Спустя мгновение купол, колонны и стены обрушились с глухим шумом в озеро магмы, и от святилища остался только мертвенно-белый портик, сквозь который просвечивало неоглядное свинцовое небо. Глухой стон отчаяния и протеста пронесся над толпой.
— Почему не вынесли святого? — крикнул сердитый голос. — Выносите святого, черт побери! Почему члены братства его не выносят? Сейчас или никогда!
— Потому что теперь помощи ждут от америкосов, а не от церкви! — ответили ему.
— А в результате она рухнула, — иронично прокомментировал человек, стоявший рядом с Ларри.
— Я помню, статую выносили в двадцать девятом, ведь так, Фабрицио? И чем это помогло, спрашивается? Жители разрушенных тогда деревень могут кое-что об этом рассказать!
Какой-то краснолицый старик в старом тяжелом плаще подошел к карабинерам.
— Мы несем его, несем, просто не сразу смогли отыскать ключ, — сказал он срывающимся, но полным надежды голосом.
— Слишком поздно для церкви, но, может быть, успеете спасти кинотеатр, — ответил сержант.
Ларри посмотрел на кинотеатр, стоявший прямо напротив церкви. На облупившихся колоннах перистиля еще видны были обрывки довоенных афиш и можно было прочитать имена актеров: «Алид… Вал… Мае… ир…». Низ был оторван. Он никогда не узнает, как назывался фильм, но это было не важно, потому что становилось ясно, что благородное лицо Алиды Вали130 тоже исчезнет, что станет высшим оскорблением красоты и изящества. При мысли о том, что они могут лишиться не только церкви, но и кинотеатра, жители деревни впали в уныние, близкое к апатии, и Ларри понял, что сейчас никто ему не поможет. «Тем хуже, я спущу его вниз сам, как смогу, а когда он будет лежать посреди площади, то будет крестный ход или нет, им все равно придется что-то делать», — подумал он. Отойдя от толпы, он двинулся вверх по улочке, по которой спустился в деревню, но тут из дома вышел карабинер и преградил ему путь.
— Прохода нет, — сказал он.
— Я шел здесь пять минут назад! На полпути к Сан-Доменико в старой овчарне лежит раненый. Сын
