Дядя Фоля считал это преувеличением. Теперь он смотрел на себя как на конченого человека. Он заявил фабкому:
— Пускай знают, что из зольного цеха я все равно не уйду.
Тогда его поставили скребальщиком.
Но поскольку он стал зарабатывать больше, чем когда был носильщиком, он успокоился, хотя тоже ненадолго — до истории со сморгонскими кожевниками на заводе.
Сморгонские кожевники известны всему свету как большие философы. На этот раз они пытались, вопреки здравому смыслу, отрицать наличие шкуры у свиньи.
Эта история произошла тогда, когда завод перешел на выработку свиных шкур.
Что же, собственно говоря, случилось?
Старые кожевники Сморгони заявили дирекции претензию, что их якобы хотят деквалифицировать: мол, они, первоклассные рабочие, специалисты по части лошадей и овец, не желают на старости лет стать щетинщиками.
На собрании, которое вечером было созвано специально для того, чтобы обсудить этот вопрос, сморгонские кожевники очень волновались, сдвигали шапки со лба на затылок и всё доказывали, что у свиньи нет шкуры.
— Свинья, — объяснял самый главный сморгонец, — это внизу мясо, посредине сало, а сверху щетина.
— А где же шкура? — удивлялся инженер.
— Так это же мы и спрашиваем, товарищ инженер: где тут шкура?
— Подождите, ребята, вам еще дадут дубить ворон!
— И белых петухов!
Это сказал Хема, старый набожный кожевник с очками на кончике носа.
Дядя Фоля сразу же примкнул к философам из Сморгони. Там, в углу, сидя со своим вечным дружком Трофимом из Новинок, он смеялся над треугольником завода и над молодыми выскочками из комсомола, которым дай ворон — они их тоже будут дубить. И неожиданно заявил, крякнув от удовольствия:
— Свинина, видишь ли, совсем неплохо под чарку водки! — и со смаком вытер рукавом ус.
На другой день, после выходного, к зольному цеху подвезли вагонетки, груженные несуществующими свиными шкурами.
Сморгонцы налегли на косы как ни в чем не бывало. Но один из молодых «выскочек» принялся рукавом протирать себе глаза: мол, не сон ли это? Он громко спросил:
— Сморгонцы, кажется, привезли свиные шкуры?!
Все наклонились еще ниже над колодами. Лишь непоколебимый дядя Фоля, которого не собьешь такими выходками, стоя у своей колоды, ответил сразу за всех:
— Это дерьмо, а не шкуры!
Партия шкур поступила в обработку и четырнадцать дней странствовала по цехам. При полном молчании она из зольного цеха ушла в сухие отделения.
Потом как-то в послеобеденный час в зольный цех зашли партком и все три инженера и подали сморгонцам красивую черную кожу с благородной выделкой под крокодиловую.
Сморгонцы молча щупали мягкую кожу и пожимали плечами. Только один Фоля торчал, как пень, у своего рабочего места и не подходил — ему, мол, некогда.
Вот в те-то дни и вернулся Бера на завод. Он пришел с определенной мыслью — наверстать что-то такое, что он здесь когда-то упустил.
Завод его встретил крепкими, острыми запахами — воспоминаниями его молодости, — зеленоватым, прохладным светом зольного цеха и множеством мутных ручейков на стенах, в чанах и в канавках каменного пола.
Он встал на работу в зольном цехе в качестве щетинщика.
Дядя Фоля издали бросал на него украдкой взгляды, полные подозрения и хитрых домыслов. Дядя — неизвестно по какой причине — смотрел на Беру как на какого-то шминтеллигента, который пришел сюда, чтобы примазаться к заводу.
— Знаем! — сказал он Трофиму из Новинок.
В тот день он с Берой не обмолвился ни единым словом. Впрочем, после той знаменитой французской борьбы в клубе пищевиков дядя Фоля вообще избегал Зелменовых — все боялся, как бы его не стали попрекать за необузданность.
Ясно, что Бера пришел на завод с благородной целью. В партбюро он заявил, что готов взять большую общественную нагрузку. Он записался в техкружок.
Через несколько дней, на общем собрании, он сидел насупившись и не знал, как ему быть: брать слово или нет?
На сей раз Бера был уверен, что ему есть что сказать, так как вопрос, по-видимому, относился скорее к милиции, нежели к заводу.
На повестке дня стоял вопрос насчет одной бутылочки.
Завод вырабатывал клей из отходов. И вот всякий раз являлось на завод некое торговое лицо Шимше со своей таинственной бутылочкой. Он что-то выливал из нее в кипящий котел, после чего из отходов получался клей.
Вот этой бутылочкой Шимше кормился много лет и не выдавал тайну своей жизни даже собственной жене.
Как же быть с бутылочкой в дальнейшем?
Инженеры выступают с речами. Инженеры доказывают, что можно получать клей без бутылочки Шимше. Но рабочие, которые стоят у котла, утверждают, что без этой бутылочки и говорить не о чем!
— Потому что это ведь нелепость: не получится же клей только оттого, что его варят!
Бера просит слова.
У Беры есть предложение — отобрать у чуждого элемента бутылочку и посмотреть, что в ней.
Но, как известно, на Беру камнем давит его собственная молчаливость, ему трудно выговорить слово.
Все же он поднимается и идет на сцену.
В первом ряду сидит Фоля. Он со своими костями, шевелящимися усами и оттопыренными ушами — целый ворох костей и кожи — сидит, широко развалясь, и высмеивает инженеров, которые намерены при помощи разных заклинаний, вычитанных из книжек, добыть клей без бутылочки Шимше.
— Вот это они получат! — говорит он.
Из-под куртки он показывает Трофиму комбинацию из трех пальцев.
Бера стоит на сцене. В первый момент ему кажется, что он говорит, но председатель прикрывает рукой звонок, смотрит на Беру и ждет. Тогда Бера понимает, что молчит, делает один шаг вперед и робко начинает:
— Товарищи, которые пришли на собрание, где большевистская партия выставила для обсуждения, как построить социализм всех рабочих! В области капиталистических стран имеется шестьдесят миллионов безработных. Это результат. Они ходят без работы и ищут в мусорных ямах, хотя все знают, что они отдают свой труд буржуазии не только в области тяжелой индустрии фабрикантов, но также в кровных интересах банков и акций…
Дядя Фоля замолчал от удивления: «Чтобы Бера такое мог!» Он посмотрел с большим любопытством на людей в зале, на лица в президиуме, но не увидел, чтобы речь Беры произвела на них особенное впечатление. Тогда он решил: «Ерунда!»
— Говори, Берка, говори! Все равно слово со словом не вяжется!
Вот что он выкрикнул с места, и в зале, кажется, засмеялись.
Бера немного смутился, но тут же повернулся и указал на Фолю:
— Вот он сидит, старый рабочий Фоля Хвост. Отстал он, товарищи, как норовистый конь. К тому еще он мой дядя, товарищи. Я говорю ему: «Фолька, возьми книжку в руки, потому тебе надо учиться», — так он не хочет, а лучше идет на французскую борьбу. И газеты не читает, а сидит на крыльце и глядит, какая баба
