Частная собственность является исторической категорией, то есть имеет начало и конец. Но в наши времена, как и в эпоху К. Маркса, преждевременно говорить о ее отмирании. Нужно подождать еще несколько сотен лет, возможно, и больше. Совсем другое дело — лозунг уничтожения (а не отмирания!) частной собственности. Его реализация не уничтожает саму собственность, а только меняет владельца. Коммунистическое строительство в СССР привело к концентрации всей собственности на средства производства в руках кучки олигархов — политбюро ЦК КПСС.
Эти олигархи убедились уже во время первого штурма 1918–1920 годов, что десятки миллионов крестьян не отступятся от своей земли и других средств производства. Поэтому новый коммунистический штурм, который начался с 1929 года, ориентировался прежде всего на террористические способы воздействия на крестьян. Именно потому, что силовая составляющая в коммунистическом строительстве была доминирующей, стали возможными такие ужасные трагедии, как Голодомор и Большой террор.
Соединение в руках компартийно-советской олигархии политической диктатуры с диктатурой экономической превращало общество в атомизированную, беспомощную, инертную массу. С порабощенным населением можно было делать все что угодно: устраивать искусственный голод во избежание стихийных беспорядков, осуществлять массовые репрессии — даже с помощью запуганных родственников репрессируемых.
Многие граждане отказываются верить тому, что советская власть могла использовать террор голодом для целеустремленного уничтожения людей. Они ищут другие причины голода 1932–1933 годов — засуху, избыточные хлебозаготовки, падение урожайности в связи с кризисом, в который попало сельское хозяйство после осуществления сплошной коллективизации села.
Скажу сразу, что эти причины действительно существовали (кроме засухи). Они действительно привели к голоду как в зернопроизводящих регионах (в связи с избыточными хлебозаготовками), так и в хлебопотребляющих (в результате нехватки продовольствия у государства). Но следует отличать голод, который царил почти везде в СССР, от Голодомора в УССР и на Кубани. К сожалению, десятикратная разница в количестве жертв многих наших современников не убеждает.
Почему в наши дни актуализировалась проблема, названная в этой статье оздоровлением исторической памяти? Потому, видимо, что в трансформационных процессах социогуманитарные проблемы не должны отодвигаться на задний план. Если общество хочет избавиться от родимых пятен тоталитарного прошлого, нужно беспокоиться не только об инвестициях или курсе валют. Нельзя идти в будущее с головой, запрокинутой в прошлое.
Я принадлежу к старшему из современных поколений — тем, кто в последнее время получил юридический статус «детей войны». Те, кто постарше из моего поколения, успели поучаствовать в войне, главным образом, уже на ее победном этапе, младшие — родились после войны. Всех нас объединяет одна общая черта: мы — воспитанники советской школы.
В своей жизни я общался с представителями поколения родителей. Однако историческое сознание предыдущего поколения мне стало понятно не в непосредственном общении с ним, а только вследствие профессиональной деятельности. Между нами была почти непроницаемая стена, и даже хрущевская «оттепель» не могла ее разрушить. Откровенности мешало колоссальное количество сексотов — «секретных сотрудников» ведомства, называвшегося в народе коротко: Органы. Затравленные органами государственной безопасности представители первого поколения советских людей не передали свой жизненный опыт следующему поколению — своим детям. Дети, самым старшим из которых теперь за 80, выросли в условиях уже построенного советского строя.
Каким было поколение моих родителей? Оно пережило гражданскую войну, которая сама по себе засвидетельствовала его неоднозначное отношение к коммунистической идее. Потом оно разделилось (неизвестно, в каких пропорциях) на тех, кто под «Марш энтузиастов» строил новую жизнь, и на тех, кого силой загоняли в коммунизм. По-видимому, тех, вторых, становилось все больше, потому что жизнь не улучшалась, а террор крепчал. Есть лакмусовая бумажка для определения отношения значительной части этого поколения к советской власти: война с гитлеровской Германией.
Немецкая статистика свидетельствовала, что с июня 1941 года до октября 1942 года, то есть меньше чем за полтора года, в плен сдались 5,2 млн. красноармейцев. Таков был полуторагодичный итог «отечественной» войны: люди отдавали преимущество плену, а не обороне Отчизны, которой завладели большевики. Чтобы скрыть ужасающее для власти явление, Сталин ликвидировал солдатские медальоны, упразднил поименный учет потерь и ввел в статистику странную графу, которая с весны 1942 года стала привычной: «пропавший без вести». Только убедившись в смертельной опасности нацизма, советские люди стали воевать с врагом по-настоящему. С ноября 1942 до ноября 1944, то есть за два года, в плен попало только полмиллиона бойцов и командиров Красной армии: в десять раз меньше, чем за первый период войны.
Поколение победителей во Второй мировой войне отделило себя от следующего глухой стеной и не мешало школе воспитывать своих детей в коммунистическом духе. Мы, дети, когда стали взрослыми, формировали сознание своих ровесников и следующего поколения в духе убеждений, привитых школой.
Не следует переоценивать, однако, влияние пропаганды и воспитания. Главным фактором формирования исторического сознания и мировоззренческих позиций граждан всегда был и остается жизненный опыт. А опыт поколения строителей коммунизма радикально отличался от опыта следующих поколений — тех, кому выпало жить при коммунизме. Нисколько не изменившись по своему характеру, советская власть изменила отношение к обществу. Она прекратила использование массового террора как метода государственного управления.
Массовый террор использовался сначала для создания искусственного социально-экономического уклада, а потом — для упрочения личной власти Сталина. После смерти Сталина террор стал не массовым, а выборочным. Этого было достаточно, чтобы поддерживать существование уже созданного строя. Оказалось, однако, что искусственный строй без массового террора становится нестабильным. В этой ситуации новым вождям пришлось приложить большие усилия для повышения благосостояния населения. Это были действительно героические усилия, принимая во внимание милитаристские обязательства сверхдержавы и органическую неэффективность директивной экономики. Ныне существующие поколения должным образом оценили эти усилия. Несмотря на жизненные неудобства, которые приносила людям длившаяся десятилетиями агония советского строя, старшее и по большей части среднее поколение граждан Украины сохранило преимущественно позитивное отношение к жизни в прошлом. Тем более, что люди после 40 лет трудно приспосабливаются к новой жизни.
Такими объективными обстоятельствами объясняется моральная отстраненность значительной части наших граждан от трагедий межвоенного периода, в том числе Голодомора. Они не могут поверить, что укорененная в народной массе советская власть была способна хладнокровно истреблять своих же граждан.
Диктатура Кремля в советской Украине осуществлялась не столько руководителями КПУ, сколько ведомствами союзного подчинения (начиная с КГБ). Однако даже эти ведомства были украинизированы. Выпестованная Кремлем номенклатура подчинялась руководителям КПУ и вместе с ними была достаточно надежным звеном в компартийно-советской системе власти.
В 1988 году КПСС утратила статус государственной структуры и власть перешла к советам. Возглавляемый М. Горбачевым союзный центр встретил вызов со стороны главы российского парламента Б. Ельцина. Украинская номенклатура немедленно воспользовалась кризисом власти в Москве. 16 июля 1990 года она приняла Декларацию о государственном суверенитете Украины, 24 августа 1991 года — Акт провозглашения независимости, а 30 августа — решение о запрещении деятельности КПСС на территории Украины.
Такая метаморфоза «партии власти» не была неожиданной для меня. За полгода до провозглашения Декларации о государственном суверенитете, 16 января 1990 года, политбюро ЦК КПУ рассматривало вопрос о голоде 1932–1933 годов и публикации связанных с ним архивных документов. На заседании, где присутствовали несколько экспертов, в том числе и я, развернулась бурная полемика. Некоторые члены политбюро ЦК стали обеспокоенно утверждать (по-видимому, не без оснований), что публикация сборника
