— Все же прими во внимание, — возразил еще Поль, — что Лора женщина чувствительная. Такая поездка может обернуться для нее новыми страданиями.
— На ее месте я бы поехала, и никто бы меня не удержал, — заключила Брижит разговор.
Вскоре ему снова позвонила Лора. Чтобы предвосхитить долгие разговоры, он тотчас сказал ей:
— Я опять все продумал и хочу тебе сказать, что ты должна сделать именно то, что собираешься сделать. Раз тебя туда тянет, поезжай!
— А я уж была готова не ехать. Ты с таким недоверием отнесся к моей поездке. Но коли ты одобряешь ее, я завтра же лечу.
Поля обдало холодным душем. Он понял, что без его явного поощрения Лора бы на Мартинику не полетела. Но он уже ничего не мог ей сказать: разговор был окончен. Назавтра самолет уносил Лору через Атлантику, и Поль знал, что он лично ответствен за эту поездку, которую, как и Аньес, в глубине души считал полной бессмыслицей.
С того момента, как она села в самолет, прошло два дня. В шесть часов зазвонил телефон. То была Лора. Она сообщила сестре и зятю, что на Мартинике как раз полночь. Ее голос был неестественно оживленным, по чему Аньес тут же решила, что дела оборачиваются скверно.
Она не ошиблась: Бернар, увидев Лору на пальмовой аллее, ведущей к вилле, побледнел от гнева и строго сказал ей: «Я просил тебя не приезжать». Она начала что-то объяснять ему, но он, не говоря ни слова, швырнул в чемодан кое-какие вещи, сел в машину и уехал. Она осталась одна и, блуждая по дому, в шкафу нашла свой красный купальник, который бросила туда в свой последний приезд.
— Один он ждал меня здесь. Один купальник, — говорила она и от смеха перешла к плачу. Плача, продолжала: — С его стороны это было мерзко. Меня рвало. А потом я решила остаться. Все кончится в этой вилле. Когда Бернар вернется, он найдет меня здесь в этом купальнике.
Лорин голос разносился по комнате; они слышали его оба, но трубка была одна, и они передавали ее из рук в руки.
— Прошу тебя, — говорила Аньес, — успокойся, главное, успокойся. Постарайся быть хладнокровной и спокойной.
Лора снова рассмеялась:
— Представь только, что перед дорогой я запаслась двадцатью коробочками барбитала, но все оставила в Париже. Так я была взволнована.
— О, это замечательно, замечательно, — говорила Аньес и в эту минуту действительно испытывала некое облегчение.
— Но здесь в ящике я нашла револьвер, — продолжала Лора, снова смеясь. — Бернар, видно, опасается за свою жизнь! Боится, что нападут чернокожие! Я вижу в этом знамение!
— Какое знамение?
— Что он оставил здесь для меня револьвер.
— Не сходи с ума! Ничего он для тебя не оставил! Он вообще не рассчитывал на то, что ты приедешь!
— Разумеется, он не оставил его здесь умышленно. Но он купил револьвер, которым здесь никто не воспользуется, кроме меня. Выходит, он оставил его здесь для меня.
Аньес вновь охватило чувство отчаянного бессилия. Она сказала:
— Положи, пожалуйста, этот револьвер туда, где он был.
— Я не умею с ним обращаться. Но Поль… Поль, ты слышишь меня?
Поль взял в руки трубку:
— Да.
— Поль, я рада слышать твой голос.
— Я тоже, Лора, но прошу тебя…
— Я знаю, Поль, но я уже не могу больше… — и она разрыдалась.
Настало короткое молчание. Оборвала его Лора:
— Передо мной лежит револьвер. Я не могу оторвать от него глаз.
— Так положи его на место, туда, где он был, — сказал Поль.
— Поль, ты все-таки служил в армии.
— Да.
— Ты офицер!
— Младший лейтенант.
— Значит, ты умеешь стрелять из револьвера. Поль был в растерянности. Но пришлось сказать:
— Да.
— Как узнать, что револьвер заряжен?
— Если он выстрелит, значит, заряжен.
— Если я спущу курок, раздастся выстрел?
— Должен раздаться.
— Как это «должен»?
— Если с револьвера снят предохранитель, произойдет выстрел.
— А как узнать, снят ли предохранитель?
— Однако не станешь же ты ей объяснять, как ей застрелиться? — выкрикнула Аньес и вырвала у Поля трубку.
Лора продолжала:
— Я только хочу знать, как с ним обращаться. Мне же надо знать, как обращаться с револьвером. Что значит, что с него снят предохранитель? Как это снимают предохранитель?
— Хватит, — сказала Аньес. — Ни слова о револьвере. Положи его туда, где он был. Хватит, хватит уже этих шуток.
У Лоры вдруг стал совершенно другой, серьезный голос:
— Аньес! Я не шучу! — И она вновь заплакала.
Разговор был бесконечным. Аньес и Поль повторяли одни и те же фразы, убеждали Лору в своей любви, просили ее остаться с ними, не покидать их, пока наконец она не пообещала им положить револьвер в ящик и пойти спать.
Опустив трубку, они почувствовали себя такими измученными, что не могли вымолвить ни единого слова.
Потом Аньес сказала:
— Зачем она это делает! Зачем она это делает! А Поль сказал:
— Это моя вина. Я ее туда послал.
— Она поехала бы туда а любом случае. Поль покачал головой:
— Не поехала бы. Она уже готова была остаться. Я сделал самую большую глупость в своей жизни.
Аньес не хотела, чтобы Поля мучило чувство вины. Не из сочувствия, скорее из ревности: не хотела, чтобы он ощущал себя столь ответственным за сестру, чтобы был столь привязан к ней мыслями. Поэтому она сказала:
— А ты можешь быть до конца уверен, что она нашла там револьвер? Поль не сразу понял:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что, возможно, там вообще нет никакого револьвера.
— Аньес! Она не ломает комедию! Это чувствуется! Аньес постаралась сформулировать свое подозрение осторожнее:
— Возможно, там есть револьвер. А возможно, у нее с собой барбитал, и она нарочно говорит о револьвере, чтобы сбить нас с толку. Но нельзя исключить и того, что там нет ни револьвера, ни барбитала и она просто хочет нас помучить.
— Аньес, — сказал Поль, — ты злишься на нее.
Упрек Поля вновь насторожил Аньес: Поль даже не осознает, что Лора в последнее время стала ему ближе ее, Аньес; он думает о ней, интересуется ею, беспокоится о ней, умилен ею, и Аньес вынуждена вдруг предполагать, что Поль сравнивает ее с сестрой и что в этом сравнении из них двоих она оказывается менее душевной.
