Псы при виде Мики хотели было залаять от радости, но Мика только посмотрел собакам в глаза и отрицательно покачал головой. И собаки молча облизали Мику, виновато поджав хвосты. А Мика поставил перед ними казан, погладил их и под благодарное собачье чавканье быстро перемахнул через директорский забор. Пораженный Лаврик последовал за ним.
…Упиханные пачками денег, полученными от бердичевско-талды-курганского дантиста и «экспроприированными» у счастливого директора Капчагайского рыбсовхоза, Мика и Лаврик, невыспавшиеся, издерганные ночной нервотрепкой, катили в Алма-Ату первым же утренним автобусом.
— Мишаня… А как это ты?… С волкодавами? — с интересом спросил Лаврик и прищурился, глядя на Мику.
Мика и сам недоуменно пожал плечами, ответил через паузу:
— А ч-ч-черт его знает… Понимаешь, я просто ОЧЕНЬ ЗАХОТЕЛ, чтобы они не залаяли…
А дальше пошло-поехало!..
И ведь действительно «поехало». Стали выезжать на гастроли в другие города, подальше от Алма- Аты. В Чимкент, в Джамбул, в Кентау…
Очень полюбилась Арысь. Такой узловой военно-тыловой госпитально-железнодорожно- эвакуационный перекресток. Начальства там жило — хоть отбавляй!.. Каждый хапал, как мог и сколько мог. Ну просто грех было такого не «обнести».
Однажды добрались даже до Семипалатинска, где километрах в пяти от городской черты, на берегу Иртыша, стояли тщательно охраняемые коттеджи партийно-хозяйственного актива области. «Тряхнули» их — немерено! Но и отрываться пришлось со взмокшей задницей. Чуть не перестреляли, как куропаток!..
Зато на обратном пути, в Усть-Каменогорске, шикарно «взяли» всю трехдневную выручку закрытого продовольственно-промтоварного распределителя для ответственных работников города и прилегающих к нему районов. Спокойненько, без шума, без стрельбы — то, что доктор прописал… Мика поболтал с охраной, как-то странно, по-своему, на них посмотрел — они и отключились. Слава Богу, не до смерти. Хотя Мика потом почти всю ночь плохо себя чувствовал: голова болела, тошнило, температурил…
Передвигались на всех видах транспорта того времени — от мягкого вагона еле волочащегося пассажирского поезда до несущихся платформ воинских эшелонов. От грузовых, полуторок и автобусов до транспортных самолетов «Ли-2»…
Перешерстили за полгода уж совсем дальние районы — Караганду, Темиртау, Аркалык.
В Алма-Ату всегда возвращались к Лавриковой «марухе» — Лильке Хохловой. У той свой деревянно- саманный домик на Курмангазы, в глубине квартала, за спинами пятиэтажных каменных многоквартирок. И садик маленький с яблоками у Лильки свой, и никто ее не трогает, как вдову погибшего воина Гвардейской Панфиловской дивизии, и никто не указывает ей, как и с кем жить вдове дальше…
А вдове всего-то двадцатый год! Выскочила за Серегу Хохлова в шестнадцать — как только паспорт дали, сразу же после «ремеслухи» и практики на камвольном комбинате. А уже в девятнадцать стала вдовой. И домик этот унаследовала. Хоть он и принадлежал когда-то родителям Сереги. Они после «похоронки» на Серегу в Гурьев переехали.
А что постояльцев к себе пустила, так вон в Алма-Ате крыши нет, под которой не жили бы посторонние люди. А куда им деваться? Война… А ейные ребята платят исправно, не безобразят, курят только в садике, в доме — ни-ни, а кто они такие, чем занимаются, ей, Лильке Хохловой, вдове героя- панфиловца, погибшего под Москвой, без разницы. Все чин-чинарём, все по закону.
Вот такая была легенда, где каждое второе слово было чистейшей правдой. Это на всякий случай. Если кто поинтересуется.
Еще до вселения Лаврика в Лилькин домик и уж совсем задолго до появления там Мики Полякова к бывшей невестке из Гурьева приезжали неутешные Серегины родители. Привозили рыбу — соленую, копченую, вяленую. Икру осетровую…
На второй раз отец погибшего Сереги заявился один. Напились они вместе с Лилькой на помин души погибшего Сереги-героя, а потом «батя» стал к Лильке под юбку лезть. Та ни в какую! Тогда он пообещал ей этот домик насовсем отписать. Лилька, не будь дурой, тут же и заставила его сочинить эту бумажку в лучшем виде и по всей форме. Ну а потом, само собой, переспала с отцом своего погибшего муженька. И, надо признать, с огромадным удовольствием!
Такой крепкий мужик оказался! Совсем Лильку загонял… Покойному Сереге рядом со своим папашкой в этом сладком деле рядом не стоять. До утра тесть не слезал с Лильки — то так ему подавай, то этак…
Лилька тогда и не знала всех этих приемов, которыми Хохлов-старший невестку охаживал. Ох уж эти гурьевские… И чего они такие здоровые?! С икры осетровой, что ли?…
А Лаврика она сразу полюбила. Как увидела на танцплощадке под звуки «Рио-Риты» в городском парке, который потом стал называться «Парк имени двадцати восьми героев гвардейцев-панфиловцев». Немного длинновато, но торжественно. А для Лильки особенно…
Ей в Лаврике все нравилось. И голубые полоски тельняшки из-под беленькой рубашечки-апаш. И пиджачок в талию. И дорогие хромовые сапожки в гармошечку с вывернутым поднарядом.
И обхождение — нежное, без привычного матерка, без непонятных блатных словечек. Уважительное — ресторанчик в парке, кафе в Оперном театре. И воровская таинственность, и подарочки маленькие, но очень ценные — часики золотые, колечко старинное с драгоценным камушком… Хоть и понимала Лилька, что не купленное это, а краденое, все равно любила Лаврика всей душой и, конечно, самое главное, всем своим молодым и крепким телом! Потому как Лаврик был не скаковой жеребец пополам с ненасытным кобелем вроде «бати» из Гурьева, а ласковый и внимательный к ейным чувствам и желаниям, очень чуткий, молодой и тоже очень крепкий человек!..
Жутко нравилось Лильке, что их вместе с Лавриком на танцах даже знакомые пареньки стороной обходили. Хотя в общественных местах Лаврик вел себя всегда приветливо и никогда по пустякам «права не качал». Но все в парке знали, что за голенищем хромового сапожка Лаврика есть большой финский ножик. И если что, он его вытащит, не раздумывая ни одной лишней секунды.
Но, что уж совсем невероятно, Лаврик помогал Лильке по хозяйству, как мог. Даже когда нужно было починить обвалившийся угол саманного забора, по-ихнему, по-казахскому — «дувала», так Лаврик сам саман готовил! Сам вырыл в саду ямку глубиной с полметра, величиною с кухонный стол, навел там глину и давай ее месить босыми ногами. Лилька только успевала рубленую солому ему под ноги подсыпать!..
Лаврик все это до седьмого пота давил и перемешивал. А иначе как саман сделаешь? Только потом, до полного изнурения. Но чтобы мужик в этих краях саман на обмазку дома или починку дувала сам готовил — неслыханно! По здешним законам саман — дело бабское. Надрываются, как лошади в пахоту, месячные у них вразнобой начинают идти, а то и вовсе прекращаются, и теряет баба способность ребеночка родить, а потом мужик ее за волосы таскает — дескать, ты, стерва бесплодная!.. И к другой уходит. Нет того чтобы самому саман-то перемесить, не подвергать женщину таким мучениям…
Недавно вернулись они с Мишкой из «командировки», Лаврик положил перед Лилькой много денег на стол, самыми большими купюрами, пачка толщиной с его любимого «Дон Кихота», и говорит Лильке:
— Кисуля, ты эти денежки не прячь… Купи чего-нибудь, как говорится, для дома, для семьи. Может, чего из мебелишки, Лилек, а? Мишаня вон на какой продавленной кушетке у нас спит. А ему хорошенько отдыхать надо… Купи ему диван хороший. Да пошире — мало ли кто ему под бочок подкатится. И не торгуйся. Людям и так жить тошно. А если они с тебя лишнюю стоху снимут — им в радость, а нам не в убыток. Надо будет больше — скажи. Какие вопросы?!
Только одно в Лаврике ей не нравилось. Уж больно много читает. Это же просто свихнуться можно. Чуть свободная минутка — за книжку, а потом с Мишкой про эту книгу разговоры разговаривают, спорят. Мишка ему чего-то доказывает, Лаврик кипятится…
Лилька попробовала раз почитать какую-то Лаврикову книгу — на третьей странице голова разболелась. То ли дело патефончик. Заведешь, пластиночку поставишь, а оттуда:
