Васька в отчаянии схватился за голову и сделал пируэт на ящике. Он закончил оборот, продолжая так же держаться руками за голову, но уже совершенно с другим выражением лица.
— Братцы! Как бы нам репетиционную лонжу снять до конца представления? А то ведь запакуемся позже всех.
— Что если попытаться снять ее в антракте? — спросила Нина.
— Правильно, — сказал Витя, — Васька, внимание. Ты надеваешь униформу и в антракте выходишь на манеж. Я со строны двора лезу на купол, снимаю лонжу и на... Хотя бы вот на этом изумительном капроновом тросе сквозь клапан шапито спускаю лонжу тебе в манеж. Ясно?
Витя снял со стены бухту капроновой веревки толщиной в палец и ловко набросил ее на голову Ваське.
— Гениально! Только униформу надеваешь ты, а на купол лезу я, — сказал Васька и попытался покрутить на шее бухту троса, натягивая на себя комбинезон и старую вытянутую рваную тельняшку.
Нина встала со стула, увидела Ваську в длинной тельняшке, подошла к нему, обняла нежно и поцеловала его в синяк под глазом.
Васька стоял закрыв глаза и боясь пошевелиться.
Нина отодвинула его от себя и, оглядывая с ног до головы, сказала со вздохом:
— Ты мой Бонифаций на каникулах...
Насвистывая «А ну-ка песню нам пропой веселый ветер», Васька шел по закулисной части цирка, лавируя между лошадей, собачек, артистов и реквизитных ящиков.
На голове у него был какой-то немыслимый берет, на плече бухта капронового троса.
— Ты куда, Вась? — спросил кто-то.
— На купол, — ответил Васька, — лонжу снять.
Сатаровы уже стояли у занавеса, готовясь к выходу на манеж.
Моросил мелкий противный дождь.
Брезентовый купол шапито лежал на двух стальных балках, укрепленных на верхушках форменных мачт.
Цепляясь и подтягиваясь руками за канат, свисающий с мачты по мокрому и скользкому шапито, Васька лез наверх.
Он встал ногами на балки и, держась за выступающий конец мачты, немного постоял, переводя дыхание.
Расстояние между балками было не более полуметра.
Потом он сел на балки верхом, свесил ноги по обе стороны купола и сидя стал продвигаться к середине гребня шапито.
Снизу неслась музыка, хохотали зрители, истошно вопил коверный клоун.
бормотал Васька.
Он верхом доехал да клапана и огляделся.
Сквозь темноту позднего вечера и мелкую сетку дождя город искрился дрожащими огоньками и казался очень большим.
— Рано вы влезли на купол, Василь Василич... — сказал Васька сам себе, и сам же себе ответил. — Что есть, то есть...
— Воздушные гимнасты! Братья Сатаровы! — донеслось снизу.
Васька улегся на брезент между балок, отстегнул клапан и заглянул вниз, в манеж.
Братья Сатаровы — двое высоких здоровых парней — сверху казались короткими и толстыми. Васька видел только их головы, плечи и ступни.
Васька рассмеялся и сделал вид, что хочет плюнуть. Но вот Сатаровы дошли до середины манежа, и Васька потерял их из виду.
Стальные тросы всех лонж, растяжки и блоки — почти вся цирковая «паутина» крепилась в том месте, где находился клапан.
Тросы скрещивались, перехлестывались и расходились от клапана вниз, в разные стороны, слегка провисая под собственной тяжестью.
Васька протянул руку и потрогал серые теплые витки, намотанные на балку. Он сразу же нашел тросик своей лонжи и рядом увидел «восьмерки» и узлы какого-то толстого троса.
Один конец троса заканчивался петлей, которая висела под самой балкой. Петля соединялась с подвесным кольцом блока — «чекелем» — такой стальной подковой, через концы которой проходил толстый винт. Винт замыкал подкову «чекеля».
Блок, висящий на этом «чекеле», принадлежит Сатаровым. Через блок проходил трос от трапеции Сатаровых до лебедки. Лебедка установлена за кулисами и трос от блока спускался прямо в складки занавеса.
Этот блок висел перед васькиным носом и очень мешал смотреть ему на манеж.
За кулисами тот же униформист, которого Васька просил привести мальчишку, сейчас включал рубильник лебедки. Трос начал наматываться на барабан, и Сатаровы стали медленно всплывать наверх, к куполу...
... Васька увидел, как блок, тоненько и непрерывно визжа, стал протаскивать себя сквозь трос, поднимая в воздух сидящих на трапеции Сатаровых.
Левая балка стала медленно покачиваться.
Чем выше лебедка затягивала трапецию с гимнастами, тем визгливее скрипел блок, сильнее подрагивала балка.
Моросило. Васька поежился и продвинулся вперед, закрывая собой отверстие в куполе.
Блок замолчал, движение троса остановилось, но балка продолжала раскачиваться. Сатаровы были где-то рядом, метрах в пяти от Васьки.
Васька опять немного покрутился, чтобы видеть Сатаровых. Ему очень мешал блок. Мало того, что он занудливо скрипел над ухом, он еще закрывал половину васькиного обзора.
Сатаровы раскачивались на трапеции.
Внимательно следил за ними инспектор манежа.
Почти целиком высунулся из-за занавеса униформист.
Пожилой полный зритель и притихший мальчишка смотрели наверх.
Васька проверил, не потерял ли он пассатижи и поправил бухту капронового троса на плече.
Внизу под балкой что-то протяжно хрустнуло, и блок сбился со своего ритмичного поскрипывания.
Васька посмотрел на блок и вдруг совершенно ясно и отчетливо увидел тонкую серебристую полоску трещины на сгибе подковы «чекеля»...
... Старший Сатаров висел вниз головой, держа в руках брата.
Резкий размах, рывок, и Сатаров-младший сделал переднее сальто в руках у старшего...
... Балка качнулась, хруст повторился и серебряная трещина сверкнула кристаллами разрывающегося металла.
Васька оцепенело смотрел на маленькую страшную трещину. Еще два-три трюка, чекель лопнет, и Сатаровы с пятнадцатиметровой высоты полетят вместе с блоком, с трапецией, со всеми своими растяжками прямо в ряды зрителей!
Васька заметался, задергался, скривился, словно от зубной боли. Но уже через секунду лицо его окаменело, а движения стали быстрыми, точными.
В этот момент у него было то выражение лица, какое было у его деда в тысяча девятьсот тринацатом году, когда, стоя под куполом цирка, первый раз сказал:
