Опять полежали молча. Слушали разные вагонные скрипы, перестук колес под полом. А еще каждый вслушивался в самого себя.
— Где его похоронили? — наконец решился спросить я.
Ангел пожал плечами:
— Нигде. Нечего там было хоронить, Владим Владимыч. Вы же сами видели…
«Старый кретин! — обругал я себя. — Кто угодно мог задать такой идиотский вопрос, но не ты… В сорок третьем тебя так быстро научили взрывать и убивать, и ты так долго этим занимался во славу Отечества и еще чью-то славу, что мог бы припомнить, как это все должно выглядеть после такого столкновения и взрыва…»
Ангел незамедлительно откликнулся на мой мысленный укор себе:
— Не расстраивайтесь, Владимир Владимирович. Нелепые вопросы, которые мы часто задаем при столь очевидных событиях, — простейшая форма подсознательной защитной реакции.
Я нервно закурил сигарету.
Ангел снова «выставил» невидимую защиту своей половины купе от моего дыма, сказал, будто продолжил прерванное на секунду плавное течение собственного рассказа:
— …почти сутки я отлеживался у старого Ангела-Хранителя — милого и доброго руководителя моей Наземной практики, одного из древнейших представителей Неба на Земле. Несмотря на дряхлость, в некоторых наших трюках старик был еще достаточно силен. Поэтому на следующий день я уже встал на ноги.
— Волей Всевышнего и решением Ученого Совета Школы твоя Земная практика прекращена и тебя срочно вызывают Наверх, — испуганно сказал мне старый Ангел-Хранитель. — Боюсь, что у тебя там могут быть неприятности…
Но тут мне вдруг стало ясно, что из ТОГО потрясения я вышел совершенно ДРУГИМ! И обратной дороги у меня нет.
— Ничего хуже того, что произошло, уже не будет, — помню, ответил я Старику. — А на все остальное мне теперь наплевать!
В ту же секунду в абсолютно ясном, без единого облачка небе жутковато сверкнула молния и раздался отдаленный, но от этого не менее грозный раскат грома…
Ах, как перепугался этот несчастный, добрый Старик-Ангел!.. Он-то знал, что означают такие раскаты и сверкания в чистом безоблачном небе!
А мне, Владим Владимыч, ни на секунду не стало страшно! Даже если бы я тогда услышал Трубный Глас — я такое сказал бы Ему в ответ, такими Земными словами, что Они бы все Там на облаках попадали от ужаса!..
После того взрыва на шоссе, после чудовищной смерти Леши Самошникова, которого я, тринадцатилетний Ангел-недоучка, пытался уберечь то от одного, то от другого (а Они, Всемогущие и Всесильные, Верой в которых толькои живы миллионы наивных Землян, не захотели и пальцем шевельнуть, чтобы сберечь прекрасного и талантливого Лешку… И Гришу Гаврилиди — верного Лешкиного вассала, с каждым днем становившегося все чище и лучше от общения с умным, добрым и интеллигентным Лешкой), — меня уже ничем нельзя было напугать…
Старика же сильно потряс этот грозный окрик Неба. С возрастом у него, по всей вероятности, очень ослабли сдерживающие функции сфинктеров мочеиспускательной системы, а может быть, это был результат застарелого двухсотлетнего простатита, но… Старику-Ангелу ничего не оставалось делать, как прошлепать в ванную, подмыться и сменить тунику, в которой он обычно ходил по дому.
Я деликатно сделал вид, что ничего не заметил.
Когда Старик вернулся в комнату в сухой и чистенькой «ангельско-форменной» одежде, лицо у него было салатного цвета, а глаза такие тревожные, что тут уже я разволновался не на шутку:
— Что с вами, Учитель?!
Старик даже ответить сразу не смог. А когда чуточку пришел в себя, то в своей стариковской простоте и открытой бесхитростности еле-еле вымолвил:
— Малыш… Только что, когда я застирывал тунику в ванной, Сверху поступил приказ Всевышнего немедленно отправить тебя на Небо в распоряжение АООКаКа!..
Впервые я услышал эту аббревиатуру:
— А что это?
Старый Ангел жалостливо погладил меня по голове:
— Бедненький ты мой… Это же — Ангельский Особый Отдел Конфликтной Комиссии! Ну, да авось Господь сжалится…
— Как же! — презрительно сказал я с интонациями покойного Гриши Гаврилиди. — Держи карман шире!..
— Тише, тише, деточка! — вконец перетрусил Старик. — Так что возносись и возвращайся, мальчик мой. Ради всего Святого!..
— Вот ради того, что я теперь считаю для себя Святым, — я и останусь на Земле! — прервал я Старика-Ангела. — После смерти Леши нет для меня ничего более Святого, чем еще живущие на Земле Самошниковы… И не собираюсь я никуда ни возноситься, ни возвращаться! Хватит… У меня все эти наши «нектары» и «амброзии» уже поперек горла!.. В смысле и на фиг мне не нужны!
— Деточка! — в смятении вскричал Старик. — Что ты говоришь? Нектар и амброзия дают нам бессмертие и вечную юность… Не веришь мне, загляни в энциклопедию!
— Дедушка-а-а! — завопил я в отчаянии. — Какая «вечная юность»?! О чем вы говорите? Посмотрите на себя в зеркало!.. И потом, как я могу продолжать служить Ему, если я потерял в Него Веру?!
— Прекрати немедленно! — в ужасе завизжал Старик-Ангел. — Я не хочу этого слышать!..
Крылья у него затряслись, панически зашуршали старые, пожелтевшие, пересохшие, ломкие перья, и старый Ангел — бывший Хранитель, а теперь, в силу своего почтенного возраста и былых заслуг, лишь номинальный Представитель Неба на Земле — упал в кресло, схватившись за сердце слабенькими сухонькими ручонками. Ротик его судорожно открылся, пытаясь вдохнуть хоть немного воздуха, но…
Недаром я тогда дни и ночи торчал у Лешки в больнице!!!
Насмотрелся, наслушался… Какое там «бессмертие»?! Чушь собачья.
Я мгновенно «сотворил» небольшую бутылочку нитроглицеринового спрея, подлетел к уже синеющему Старику-Ангелу и пару раз пшикнул из бутылочки в его старый, судорожно открытый беззубый рот.
Откачал я Старика, успокоил, как мог, даже «вознестись» пообещал — только бы он не нервничал. А когда он слегка очухался, приготовил ему укрепляющую смесь из сгущенного нектара и порошковой консервированной амброзии — мы их регулярно получали Сверху в очень красивой упаковке, — напоил Старика, накормил, уложил под плед, дождался, когда он задремлет, и помчался туда, где последние месяцы жил Леша Самошников.
Сквозь стену дома я проник очень легко — дом был блочный, панели тонкие, с шумопоглощающей ватой…
Вошел в Лешкину квартирку, увидел на столе все, что он позавчера оставил, когда собирался на Кайзер-брюкке сводить счеты с жизнью, лег на Лешину тахту, накрыл голову его подушкой и расплакался чисто по-человечески!
Однако плакал я очень даже осмысленно: все прикидывал и так и этак — не я ли сам виноват в том, что произошло? А может быть, не эту дурацкую «завтрашнюю газету» нужно было сочинить, а что-нибудь другое?.. Но я же спасти хотел! И не только уберечь его от самоубийства, но и дать возможность заплатить тому посольскому «инспектору», чтобы уехать домой в Ленинград! В конце концов, это и было основной задачей моей Наземной практики — постараться максимально оградить и без того уже исстрадавшегося Лешку Самошникова от лишних, как он сам говорил, «…болей, бед и обид». И потом… Вот это столкновение с бензовозом, этот взрыв на ландштрассе при въезде в город — что это было?! Кара Небесная?!! Если да — то за что?! Или это нужно квалифицировать как самое обычное дерьмовое ротозейство и равнодушие? Неужто эта Земная зараза достигла и наших Высших Сфер?.. Значит, вся эта всемирная трепотня о Его Высшей Справедливости, Всемогуществе и Всесилии — сказочка? Миф?.. Где же была «Могучая длань Господа», когда гигантский бензовоз мчался на счастливых и окрыленных Лешку и Гришу?! Где же ты был, Господи?!! Да и есть ли ты вообще?.. — плакал я безутешно.